Бывают в жизни плохие решения, трактованный глупостью человеческой, бывают такие, в основе которых лежит корысть, некоторые основываются на интересе, ну а некоторые – на любви к близкому человеку, которому ты никогда не позволишь страдать, ведь он - твое единственное родное существо во всем мире. Ведь он твой отец. И он не виноват, что попался в лапы чудовищу, отшельником живущему в страшном замке за лесом, полным волков, вороном и летучих мышей. Он не виноват, что только ты можешь помочь ему. Именно поэтому ты должна была его спасти, пусть даже и такой ценой, ведь ты его любишь. А за любовь и плохие решения нужно платить.
И вот именно расплата за такое плохое решение привела Белль в закрытую комнату этого самого замка, словно бы явившего собой сосредоточение всего ужасного, что только было в мире. Все в этом некогда прекрасном здании пугало, отталкивало, пыталось предупредить о том, что ничего трогать нельзя, иначе – смерть. Конечно, тут были волшебные вещи, на деле оказавшиеся очень милыми собеседниками, отличными рассказчиками и благодарными слушателями, но сам факт того, что они были волшебными, уже говорил не в пользу замка. Все это беспокоило и тревожило Белль, она наконец начала осознавать, что теперь ее ждет вечное заключение в этом мрачном эквиваленте мечты любой девушка, и от осознания этого слезы не хотели высыхать на побледневших вдруг щеках, а сердце трепетало в груди, словно загнанная в силки птица, обреченно бросающая последние взгляды глаз-бусинок на потерянное навсегда небо. И все-таки…
И все-таки Белль была сильной девушкой, хотя может быть здесь больше подходил термин «метательная», потому-то горевать вечно она не могла, для этого она была слишком деятельная и любопытная, слишком любила жизнь, слишком любила удивительные истории, и слишком сильно верила в слова «Слезами горю не поможешь», потому-то, как только слезы закончились, а буря обреченности улеглась, перестав ворошить ее чувства, девушка незамедлительно отбросила в сторону заплаканную подушку и принялась за свершение активной деятельности. Если бы она только знала, к чему может привести ее неосторожное желание получше узнать место, в котором ей предстоит прожить остаток своих дней. Но, она не знала, и, к сожалению или к счастью, отправила по темным коридорам замка, ведомая какими-то своими предчувствиями и, кончено же, неизменным ее сопроводителями – Люмьером и Когсвортом.

И все в этом замке было удивительно. Да, пугающе, но именно настолько, чтобы завораживать и пленять своими тайнами, чего с первого взгляда Белль и не заметила, поглощенная своим горем от потери свободы. Удивительнее всего, конечно, были живые вещи, которые оказались настолько приветливы, настолько добры к девушке, что та уже начала забывать на какие-то секунды о том, что она пленница чудовища. В самом деле, невозможно было не отвлечься от печальных мыслей, когда вокруг снуют ложки, чашки, вилки, тарелки, сами по себе передвигаются стулья, блюда с удивительной едой летают в воздухе, словно бы танцуя вальс. Завораживающе. Потрясающе. Волшебно. Но все-таки что-то было не так…
А не так, или, если точнее, не той, была мысль о хозяине замка, которого невозможно было не бояться, но и в то же время хотелось проявить к нему сочувствие, сострадание, заботу. Она должна была его ненавидеть, ведь он пленил ее, но разве можно ненавидеть его за то, что она сама выбрала эту участь вместо своего отца? К тому же, у него такой грустный взгляд, который может быть только у самого несчастного существа во всем мире, что невольно, на уровне своих чувств и эмоций, хотелось осторожно поинтересоваться, что так тревожит несчастного. Да, удивительный обитатель занимал сейчас добрую треть всех мыслей девушки, заворожено крутящей головой по сторонам и разглядывая живые доспехи, приветственно поворачивающие в ее сторону пустые шлемы. Вторая треть была отдана отцу. Третья – Западному крылу, путь куда ей был заказан и мимо которого, по удивительному стечению обстоятельств, она сейчас проходила в компании Люмьера и Когсворта. Ну так как же тут было сдержать порыв своего любопытства и стремления разгадать загадку запретной комнаты, если словно бы сама судьба подталкивает тебя проверить свое мужество и ступить в неизвестность.

Но все-таки не зря порой говорят, что слушать запреты полезно; не зря вообще существуют эти запреты; не зря человеку дан здравый смысл. Но когда ты юная девушка, выросшая на волшебных историях и мечтах об удивительной любви, то наличия разумного здравого смысла автоматически ставить под вопрос, иначе как можно было объяснить тот факт, что Белль и вправду переступила порог Западного крыла? Переступила и застыла в страшной нерешительности, потому что убранство комнаты, сейчас больше походившей на пережившие грабеж пенаты короля, поразило и напугало ее настолько, что даже ноги отказались идти в первые секунды. Здесь было темно, очень темно, словно даже лунный свет боялся проникать в это помещение, все вокруг было разрушено, разорвано, сломано, перевернуто вверх дном, на полу валялись обрывки картин и куски деревянной мебели. А прямо перед глазами, на стене висел исполосованный портрет, в котором можно было разобрать лишь глаза. Прекрасные голубые глаза, взирающие на всю эту разруху с безразличным спокойствием.
Подавшись порыву неизвестно откуда всплывших чувств, девушка направилась к полотну, желая хотя бы попытаться собрать его воедино и узнать, кому же принадлежат эти глаза, но в тот самым момент, когда рука ее уже коснулась одного из свисающих лоскутков, взгляда ее достиг внезапно вспыхнувший нежно розовый свет, отвлекший ее от картины, как пламя лампы сбивает с пути позднего мотылька. Обратив взор туда, откуда падало волшебное сияние, Белль увидела розу, прекрасную, как весеннею утро, завораживающую, необыкновенную. Она мерцала ровным светом, призывая к себе и словно бы желая что-то сказать, но вот только за неимением голоса пыталась все донести одним лишь своим видом. Мгновенно забыв о картине, девушка подошла к цветку и, словно отвечая на призыв розы, сняла с нее купол, скрывающий ее красоту. И в этот момент дверь за спиной с тяжелым скрипом отворилась, и фигура, появившаяся в дверном проеме, отбрасывая тень двинулась к нарушительнице спокойствия запретного крыла. О боже, что я наделала! - только и успела подумать Белль прежде, чем в страхе обернуться.

Белль прекрасно знала, что ей нельзя было даже думать о том, чтобы посетить Западное крыло замка, но все равно она, пусть и неуверенной походкой, нетвердым и напуганным шагом, но пошла туда. Белль видела, кто стал ее пленителем, видела, что должна его ненавидеть за то, что он хотел и разлучил ее с отцом, и даже, кажется, действительно испытывала первые несколько часов это чувство. Белль чувствовала, что должна его бояться, должна испытывать тот первобытный ужас, который наполняет сильного и крепкого мужчину при встрече с чудовищем, чего уж даже заикаться о слабой девушке, чувствовала, но страх в ней жил лишь первую минуту, до тех пор, пока она не увидела его глаза, что поразили ее своей печальностью и словно бы даже какой-то обреченностью; но это было тогда, а сейчас, когда она слышала его громоподобный рык, еще даже не набравший полной силы, девушка испытала то самое чувство, которое и должно было жить в ней все это время, то ощущение, что заставляет нас лепетать, как детей, пытаясь словами замолить то, что нужно искупать поступками. Сейчас Белль была одновременно и виноватой, и жертвой, хотя, несомненно, в глазах хозяина замка она была лишь злостным нарушителем запретов, оскорбившим его хрупкое и непонятное доверие.
- Прости, мне так жаль! – она в страхе отступала назад, не в силах даже представить, что может повлечь за собой ее опрометчивое доверие своим чувствам, - Я не хотела ничего плохо, пожалуйста… - с этими словами ее спина встретила с покосившимся и давно почерневшим шкафом, некогда служившим вместилище прекрасных одежд, ныне разбросанных по полу в виде бесформенных тряпок, в которых путались ноги. Белль хотела было еще что-то сказать, еще раз извиниться, как-то исправить все, но рык, истинно животный, но полный не только ненависти, но и какой-то потаенной боли, прервал бешеный поток ее мыслей, заставив прибегнуть к единственному средству, доступному ей сейчас – бегству. Она не знала, почему побежала, ведь, кажется, он не собирался делать ей больно, но тем не менее на секунду ее одолел такой ужас, такая паника, хаосом захлестнувшая разум, что сопротивляться было невозможно по определению. И вот она уже бежит по коридору, тому самому, что привел ее в эту роковую комнату, бежит, натыкаясь на безмолвных верных хранителей замка, а вдогонку ей летит громогласный рык, голос, который приказывает ей убраться, убрать как можно дальше, чтобы она больше не смела рушить замок доверия того, кто даже, кажется, не воспринимал ее как пленницу, а лишь как вынужденного гостя, с которым не очень хочется мириться, но положение обязывает.
Шорох платья раздал уже на парадной лестнице, когда вслед ей раздались еще и крики Люмьера и Когсворта, что пытались ее остановить, пытались ей что-то сказать, но Белль лишь нетерпеливо отмахнулась от них, все еще слыша в ушах отголоски Его последних слов, что как раскаленные иголки все вонзались и вонзались в душу, сердце, разум, хотя, казалось бы, какое ей дело до этого взбалмошного чудовища, прозябающего свою жизнь в этом заколдованном замке. Вырываясь на улицу и утопая в снегу, успевшему за ночь покрыть землю толстым слоем, девушка бросилась к Филлипу, что беспокойно переминался в конюшне, и уже спустя пару минут она неслась по заснеженному лесу, стремя скорее сбежать подальше от этого странного и страшного места, и упорно пытаясь выбросить из головы те голубые глаза того, кто здесь правит балом страха.

Однако, недолгим было ее путешествие, и она могла бы догадаться о возможных последствиях своего опрометчивого поступка, да  вот только мысли, стаей птиц бьющие у Белль в голове, мешали ей здраво мыслить. Признаться, она даже не сразу заметила стаю волков, черными тенями скользящую за несущимся во всю прыть Филлипом, и осознала страх лишь тогда, когда первый дикий зверь с лютым рыков бросился на несчастного коня, который в страхе подался сначала в один бок, потом в другой и, в конечном итоге, не зная, где искать спасения, припустил еще пуще, сбиваясь с дороги и унося девушку куда-то глубоко в лес.
И опять ужас, опять воображение рисует ужасные картины того, что может случиться в любую последующую минуту, опять паника от одной мысли, что она не увидит больше отца, не подбодрит его, не прогуляется по улице любимого городка, не… извиниться перед Ним. Она не думала о себе самой, но вот о том, чего еще не успела и, быть может, уже не успеет – думала даже больше, чем надо, что и стало причиной, по которой Филлип все-таки занес ее в самые дебри леса, по которой она не уследила за ним, не заметила, как конь окончательно обезумел от страха и, кажется, даже не почувствовала, как выпала из седла и чуть было не попалась под копыта напуганного животного. А потом снова вой, снова рык, испуганное ржание запутавшегося уздечкой с голых ветках уснувших зимним снов деревьев, и нужно что-то делать, как-то защититься.
- Филлип! – это все, что вырвалось на морозный воздух перед тем, как Белль без колебаний схватила валявшуюся в снегу палку и одним единственным намерением – защитить себя и своего верного друга. Она старалась не думать о том, что шансов у нее, она – девушка воспитанная на сказках и волшебных историях – верила, что чудо случается, если очень верить. И она не ошиблась. Чудо случилось. Правда свершил его тот, от кого она меньше всего ныне этого ожидала. Где-то совсем рядом внезапно раздался уже до боли знакомый рев, правда теперь в нем не было боли, лишь угроза. И адресована она была не ей.

Все, что произошло дальше, походило на ужасный сон, настолько разворачивающаяся перед глазами сцена была сюрреалистичная и невоспринимаема ни ее разумом, ни ее чувствами, ни ее воображением. Уши слышали страшный рев огромного зверя, того самого, что еще недавно смотрел на нее ненавидящими глазами и велел убираться, а теперь почему-то защищал, и плотоядный вой волчьей стаи, что снова и снова бросалась на грозный силуэт. Глаза видели лишь снежную бурю и расплывчатые силуэты, что мелькали за плотной стеной, но и этого было достаточно, чтобы придти в ужас. Белль застыла на месте, так и удосужившись подняться, хотя снег раскаленной до бела стружкой опалял руки и ноги; но ей было все равно, все ее внимание было приковано в одному огромному рыжему пятну, метавшемуся совсем близко, которое приняло на себя голодный гнев стаи убийц. Тело не двигалось, но зато мысли вертелись в голове с бешеной скоростью, в сотни раз превышающей и бег бури, и безумную скачку шестеренок на отцовских изобретениях, а все ради поиска ответа на один единственный вопрос: почему? В самом деле, ведь она же нарушила его запрет, предала его хрупкое доверие, которым он почему-то сразу ее окружил, она, пусть и являющаяся кем-то вроде пленницы, просто не имела никакого морального права делать то, что сделала, так что у него были все причины люто ее ненавидеть. А вместо этого этот удивительный отшельник спас ее, принимая на себя клыки и когти, предназначенные для нее. Ее разум не понимал этого, ее вот сердце… Сердце никак не могло понять своих собственных чувств, словно бы все они разом смешались, решив поиграть в хозяйкой к веселую игру «Отгадай кто где». Это было непривычно, потому что раньше Белль всегда знала, каковы ее чувства по отношению к кому-то.
А потом все кончилось, причем так же внезапно, как и началось: волки, способные еще двигаться, убрались восвояси, постыдно поджав хвосты и скуля, как избитые дворняжки, а ее спаситель гордо выпрямился, повернулся к ней, а потом его орду исказила такая гримаса боли, которая заставила и так потерявшую свою природную теплоту кровь в венах девушки застыть в ужасе не месте, не смея более куда-либо двигаться. После чего он рухнул прямо в этот холодный и бездушный снег, прямо туда, где стоял, а Белль все не могла пошевелиться, тщетно пытаясь разобрать, что же он сказал перед тем, как потерял сознание. И в тот момент, когда снег затих под последними попытками сознания Чудовища вернуть себе власть над телом, когда вороны в небе стихли, когда Филлип наконец успокоился, с опаской приближаясь к Белль и словно со вполне осознанным извинением взирая на нее своими умными глазами, девушка сорвалась с места и бросилась к коню, ведомая лишь одни желанием – либо проснуться и осознать, что все это правда страшный сон, либо навсегда сбежать отсюда как можно дальше, так далеко, где ее не достанет эта вьюга, где она не услышит воя, где не достигнет ее ушей тяжелое дыхание израненного зверя. Она уже почти была готова забраться в седло и уверенно направить коня к отцовскому дому, дабы увести и отца с собой, но тут перед ее глазами всплыли воспоминания, которые, казалось бы, не должны были иметь для нее совершенно никакого значения. Вдруг она совершенно четко увидела ту розу, что так усердно прятал зверь в своем логове, увидела всех обитателей замка, смотрящих на нее с какой-то непонятной надеждой в живых глазах, вспомнила взгляд самого хозяина замка, тот самый, грустный, наполненный тоской, с теми же нотками надежды и ожидания чего-то неясного, и сердце ее резко сжалось а хватка маленьких рук на седле наоборот ослабла, тело безвольно повернулось к лежащему в снегу спасителю и уже спустя секунду Белль была у распростертого тела, прикладывая все свою хрупкие силы к тому, чтобы поплотнее укутать каждый клочок его шерсти и как можно скорее добраться до замка.
- Лишь бы не опоздать. Лишь бы он действительно был таким сильным, как кажется, - больше ничего не было в голове девушки. Только эта простая фраза, повторяемая словно молитва, хотя этим она, пожалуй, и являлась.

- Мама, мама, Белль вернулась! – Чип радостно запрыгал на чайном столике, как только дверь отворилась и на фоне белоснежного двора нарисовалась фигурка девушки.
- Милый, не говори ерунды, и вообще, тебе давно… - миссис Поттс, начавшая назидательно оборачиваться к сыну, сама увидела Белль, двигающуюся как-то неестественно резко, дергано и словно боясь куда-то опоздать. А потом глазам мисс Поттс предстало то, что с таким усилием пыталась втащить в дом трясущаяся не столько от холода, сколько от переживания, девушка – тяжело дышащего и все еще пребывающего в состоянии отключенного сознания их хозяина. – О господи, девочка, что произошло?! Впрочем, не важно, Чип, бегом на кухню, пусть скорее вскипятят воду. И позовите сюда кресло!
Белль устало и с нескрываемой тревогой взглянула на начавших суетиться Люмьера, Когсворта, мисс Поттс и всех остальных слуг, что так преданно и без боязни любили своего хозяина, и не стала сопротивляться их деятельности, прекрасно понимая, что сейчас они здесь заправляют, а все, что может она – это промыть раны своему спасителю, чтобы хоть как-то искупить вину, хоть как-то отблагодарить.
- Он спас меня, - это все, что она проронила за то время, пока вокруг раздавалось беспокойное дребезжание фарфора, постукивание деревяшек и шелест перьев, после чего устало откинула промокший от снега капюшон, сбросила плащ и проследовала за удаляющимся уже креслом, в котором безвольно громоздился хозяин замка.

Он все еще без сознания, а Белль уже было принялась промывать его раны, заприметив самую крупную на правой лапе, и уже было поднесла в разобранной плоти намокшую и горячую от воды тряпку, как Его тяжелые веки приоткрылись, а из груди вырвался сдавленный рык.
- Потерпи, - тихо произнесла она, надеясь, что Он ее слышит и понимает, хотя, казалось, он все еще где-то между реальностью и забытьем.

Если Белль думала, что, когда хозяин замка придет в себя, ей станет проще промывать его раны, то она очень, очень и еще раз очень сильно ошиблась, за что теперь себя ругала, корила и порицала всеми доступными ей литературными способами. Не то чтобы она была не рада пробуждению своего спасителя, но вот его поведение ее нисколько не радовало, потому что оно, как и следовало ожидать, оправдывало его внешний вид, характер и саму суть.
Как только он открыл глаза и увидел рядом со своей лапой пропитанную теплой водой тряпочку, уже почти коснувшуюся раны, вместо героического терпения и переживания такой простейшей медицинской процедуры, как банальное промывание, издал такой рык, что несчастные слуги попрятались по темным углам залы, после чего, словно обиженный ребенок, который боится зеленки, вжался в угол кресла и принялся баюкать израненную конечность, как будто это бы помогло ее скорейшему заживлению. Однако, если он думал, что так ее можно остановить от выполнения выбранного ею самой долга, то он ошибался столь же крупно, сколько и девушка минуту назад. Вместо того, чтобы в страхе спрятаться, она просто недовольно посмотрела на сидящего перед ней, и после, поправив прядь выбившихся волос, вновь потянулась к лапе. А потом снова и снова, пытаясь ухватить удивительно резвую для своего размера и состояния конечность. В конечно итоге такая игра в салочки надоела пациенту и он, не выдержав, еще раз рыкнул на Белль, которая, впрочем, опять не особо придала этому значения, а лишь еще прибавила веса своему взгляду и сама перешла в наступление:
- Если бы ты не напугал меня, я бы не убежала! – отвернувшись и сложив руки на груди, девушка изобразила самые оскорбленные чувства, на которые только была способна и которые допускала настоящая ситуация. Вообще, даже несмотря на то, что Белль действительно была, если подумать, виновата гораздо больше, чем хозяин замка, так самоотверженно бросившийся ей на помощь, девушке было крайне обидно от того, что она сейчас не хочет принимать ее помощь, ведь она, между прочим, идет от самого сердца, а не из страха перед тем, что он может ей что-то сделать. Страха перед ним у нее вообще больше не было, особенно теперь, когда он по непонятной ей причине спас ее, хотя должен был оставить в том лесу на растерзание волкам за то, что она сделала. А, раз не было страха, то освободилось место для чего-то нового, что раньше боялось и не желало преставать перед мысленным взором гостьи замка – интерес к Нему, желание понять, что им двигало и движет, что на душе у этого удивительного существа. Да, она не считала его теперь ужасным или страшным, хотя в его внешности совершенно ничего не изменилось. Внешность для нее была вообще не главным, она всегда в первую очередь смотрела в душу человеку или… зверю. А зверю ли? - вдруг украдкой подумала Белль, осторожно поворачиваясь к повергнутому в короткий шок хозяину замка. И правда, много ли в нем звериного, ну кроме все той же пресловутой внешности? Ведь он… Он не оставил ее, пришел на помощь. Боже, все мои мысли крутятся вокруг одного и того же. Успокойся, Белль, сейчас главное – раны.
- И вообще, хорошо было бы, если бы ты научился контролировать свои эмоции, - решив вновь взять за раны, дабы отогнать от себя странные мысли, настырно лезущие в голову, девушка осторожно вновь потянулась к израненной лапе, которая пока пребывала в достаточной близости в силу все еще шокированного наглостью Белль пострадавшего, - Не дергайся, просто потерпи, и тогда будет не так больно, - она осторожно коснулась тряпочкой раны и доверительно посмотрела в голубые глаза хозяина замка, - И еще… спасибо, что спас мне жизнь.
Не зная, куда смотреть, она то опускала взгляд на рану, то оборачивалась на миссис Поттс, Люмьера и Когсворта, то вновь пристально, но в то же время очень осторожно, бросала украдкой взгляды на яркие блики в больших глазах зверя.

Отредактировано Elizabeth Comstock (11-05-2013 13:07:45)