Свет софитов, когда-то подчеркивающий все достоинства "сверкающего бриллианта", дивы кабаре "Мулен Руж", любимицы публики, прекрасной куртизанки Сатин, теперь безжалостно слепит заплаканные глаза, демонстрирует испарину, выступившую на напудренном лбу, начинающуюся размазываться алую помаду и лихорадочный румянец на бледных щеках. Молодая женщина тяжело дышит, едва сдерживая жалобный всхлип. Она напряженно всматривается в спину бредущего по проходу меж креслами зрителей юноши, словно пытаясь остановить его одним-единственным умоляющим взглядом. Зиддлер склоняется к ней, помогает встать, бормочет вполголоса, что шоу должно продолжаться, и Сатин не протестует. Каждое движение дается ей с трудом, но она все же берет "махараджу" за руки и готовится ответить на его брачную клятву. В конце концов, глупо было изначально верить в эту сказку, слишком прекрасную, чтобы быть настоящей.

Все меняет голос откуда-то сверху. Тулуз, смешной маленький Тулуз выкрикивает свою важнейшую реплику, которая эхом отдается в ушах Сатин. Те слова, что переворачивают все происходящее с ног на голову.
- Самое важное в жизни - это быть любимым и самому любить!
Изумленные возгласы в зале свидетельствуют о том, что такой сюжетный ход был для почтенной публики, и без того увидевшей сегодня немало сюрпризов, полной неожиданностью. Но Сатин уже нет дела ни до разряженных людей, ни до герцога, трепещущего от гнева, что все уже идет не по его плану, ни до кого-либо, кроме Кристиана. Любовь, расцветшая розой в ее сердце, так велика, что позволяет ей выдохнуть "Да", соглашаясь с Тулузом, и робко обернуться к Кристиану. И болезнь на краткий миг отходит назад. Ее голос дрожит, едва-едва не срывается на беспомощный хрип, и она может лишь надеяться, что Кристиан ее все-таки услышит. Сатин поет гимн их любви, заветную песню, поет из последних сил:

  Never knew I could feel like this
  It's like I've never seen the sky before
  Want to vanish inside your kiss
  Every day I'm loving you more and more

От строчки к строчке ее голос, такой слабый и тоненький, крепнет, будто любовь наполняет его несоизмеримой мощью. Она чувствует себя свободной, ведь больше не нужно притворяться и лгать. А сердце колотится так отчаянно, что, кажется, вот-вот пробьет грудную клетку. Сатин не останавливается, продолжает петь в гробовой тишине, повисшей в зале. Куртизанка расправляет плечи и делает несколько шагов вперед. На второй план отходят тяжелый головной убор, бриллиантовое ожерелье, царапающее нежную шею, туго затянутый корсет под белым шелковым платьем, причинявшим ей столько неудобств.

  Listen to my heart can you hear it sing?
  Come back to me and forgive everything!

Она судорожно выдыхает, протянув долгую ноту, высокую и чистую. Толпа в зале ахает, но Сатин и не думает останавливаться. Несколько секунд передышки - и молодая женщина готова продолжить свою лебединую песню. В душе раненой птицей трепещет надежда, по щекам текут горькие слезы, прочерчивая влажные дорожки. Нет ни страха, ни боли. И дирижер, поймав взгляд Сатин, взмахивает палочкой. Негромкая музыка поддерживает ее, помогает полуспеть-полупроизнести предпоследнюю строчку:

  Seasons may change winter to spring

Сатин переводит взгляд на первый ряд, на букет кроваво-красных роз, занявший свободное место подле взбешенного герцога. Но уже ничего не вернуть, не отмотать время назад в тот миг, когда она могла еще стать его любовницей и целовать его, не мучаясь угрызениями совести. Ее бы попросту не волновала такая ерунда. Но Сатин изменилась, любовь преобразила ее, и потому она колеблется, но совсем недолго, прежде чем произнести заветные слова, те, которые, как ей казалось, она никогда не скажет. Просто потому что куртизанка не может полюбить никогда и никого.

  I love you, til the end of time

Теперь она шепчет едва слышно и смотрит только на Кристиана, надеясь завладеть его вниманием, убедить его, пылкого и горячего, что ее любовь была и остается искренней. И пускай для остальных это покажется спектаклем, он должен, должен услышать правду в ее словах. Молодая женщина стоит неподвижно, как мраморная статуя, ожидая решения Кристиана. Либо он уйдет, либо - и это кажется почти невероятным - вернется.

Какой-то критик после представления скажет своей спутнице о том, что слезы идут прелестной Сатин куда больше столь ценимых ею бриллиантов. Слезы искрятся в ее глазах, она едва держится на ногах, но все же ждет, ждет, горделиво расправив плечи из последних сил. Просто потому что не может сдаться сейчас, еще не настало ее время. Время словно замирает, и в тишине особенно хорошо слышно, как Кристиан отвечает, как поет он заветную "Come what may", что может означать лишь одно. Старания Сатин не прошли даром. Он все-таки услышал ее отчаянный зов, поверил в ее чувства, и куртизанка поднимает голову. На губах молодой женщины играет слабая улыбка, освещая ее бледное лицо. Сатин облегченно выдыхает и, не замечая волнения публики, делает еще несколько шагов вперед, почти приблизившись к самому краю сцены.

Бешеный оскал герцога, у которого из-под носа уводят ожидаемый финал спектакля и будущую любовницу, изумление на лице стареющей дамы с изумрудами в припудренных волосах, открытый рот Зиддлера, напоминающий букву "О", перешептывающиеся подружки-кокотки, до конца не верящие, что что-то подобное вообще может произойти, - все это, в сущности, не имеет значения, потому что Кристиан идет ей навстречу, идет быстро и уверенно, более не колеблясь ни секунды. Боги, как же хорошо, что она не обманулась в его искреннем чувстве. Возможно, лишь осознание этого и не позволяет Сатин более пошатнуться.

- Come what may..
Он подходит совсем близко и поднимается на сцену. Песня достигает своего апогея, и молодая женщина, будто не веря в то, что перед ней не бестелесный плод ее воображения, проводит ладонями по плечам Кристиана, легко касается кончиками пальцев закрытых рубашкой ключиц. Голова немного кружится, но разве в этом есть что-то плохое? Сатин смотрит на него и не может наглядеться.

И в тот же самый момент вокруг все начинает вспыхивать и грохотать, до Сатин доносятся вопли о каком-то пистолете, которых, как ей кажется, в сценарии и вовсе не было. Однако она не спешит отпускать Кристиана, не двигается с места. Начинается финальный номер, воспевающий истинную любовь, которая пройдет все преграды. Сатин обнимает своего возлюбленного одной рукой и поет. Все взгляды устремлены на них, но они словно не видят никого вокруг, не ощущают того, что вокруг творится какая-то абсурдная кутерьма, впрочем, идеально вписывающаяся в спектакль.

На несколько кратких мгновений Сатин верит в сказку. Быть может, все не так страшно? Уж не ошибся ли доктор, констатировавший чахотку? Ведь не может, не может человек умереть тогда, когда все только начинается, когда тьму существования только-только прорезали лучи жизни. Это было бы чересчур несправедливо по отношений к ней. Да, она не была паинькой, так что не заслужила шанса, но, возможно, его достоин Кристиан, искренний в своих чувствах и стремлениях?

Их поднимают, и влюбленные кружатся, вновь сжимая ладони друг друга. Отовсюду сыпятся лепестки роз, а музыка торжественно гремит. И Сатин нет ровным счетом никакого дела до пистолета, упавшего на начищенный паркет в проходе. А вот герцогу, оставленному в дураках, очень даже есть, поэтому он, взхлохмаченный и негодующий, хватает оружие и бежит по проходу, крича:
- Она моя! Моя!
Пистолет подрагивает в его руке, но герцог точно знает, что не промахнется. Избавится раз и навсегда от нахального мальчишки без гроша в дырявом кармане, юнца, посмевшего украсть сверкающий бриллиант, ставший бы лучшим украшением его коллекции. Женщину, которую он практически сумел присвоить.
Но раздутое эго герцога встречает лишь крепкий кулак Зиддлера, так вовремя оказавшегося в нужное время в нужном месте. Поэтому оружие вылетает в окно, а богач, уверовавший в то, что купить возможно все, получает по заслугам.

Занавес. Бурные аплодисменты зрителей и их довольные возгласы. То, о чем она мечтала, свершилось. Сатин сыграла в самом настоящем спектакле и, кажется, произвела недурное впечатление. Однако разве думает куртизанка о честной славе, бывшей ранее ее целью? Нет, отнюдь нет. Она с трудом переводит дыхание и улыбается, глядя на смеющегося Кристиана. Если ему хорошо, значит, и ей тоже. Он, кажется, не замечает, что Сатин становится дурно, и тянет ее за собой на поклоны. Но она вдруг запрокидывает голову и заходится жестким кашлем.
Сказок нет.