Зачем ты пришёл, бритоголовый монах?
Не видишь, что руки мои в кандалах?
Ведь ты знаешь, могу пришибить холодным железом

Лошадиный топот как-то по-особенному умиротворял уставшую душу Борджиа, а солнце уже кровавым закатом клонилось за горизонт, словно бы кого-то очень "обильного" за Миланскими холмами зарезали. А, быть может, французам удалось ранить солнце? Усмехнулся. Французы, говорят, самого Сатану способны затоптать своей армией, но пока, все, что они топчут - это честную землю нечестных итальянцев. Романья, говорят - один большой капкан со своими охотниками, но французы и все капканы своими культями переломали, да головы охотников на пики понасаживали. Все, что они делали - грабили, убивали, присваивали. Скорее животный инстинкт, нежели какая-то военная тактика. Карл не заботится о том, что встанет у него на пути и какую ценность это "что-то" может ему принести в первоначальном виде, нежели в том, во что потом это "что-то" превратит его свора лающих собак. Знаете ли, когда собак много, они и льва загрызть могут. Настоящие шакалы, гиены без страха и упрека.
Французские кавалеристы встречались то тут, то там. Земля, пропитанная кровью, пахла гниением. За всю дорогу они нашли около десятка спрятанных тел. Женщины и мужчины, даже пара детей. Это даже на него наводило какой-то трепетный ужас. Французская война похожа на Апокалипсис и все вокруг верят, что Второй Пришествие случилось.
Чезаре подогнал лошадь. До заката им нужно было подойти к границам Милана, но вереница из набитых золотом повозок замедляла ход, какими бы страшным и красивыми словами он не подгонял толпу. Люди, может быть, идти быстрее могут, а вот повозки быстрее ехать упорно отказываются.
"Дьявол!" промелькнуло у него в мыслях, и Борджиа закатил глаза. Ну, что за дни такие? Днем облачно, утром идет дождь, к вечеру только проясняется, но дороги от вечернего солнца лучше не становятся, их вообще почти размывает. Черепаха бы переползла Италию вдоль быстрее, пока они достигнут областей Милана. Тем более еще набитые золотом и драгоценностями повозки так и пахнут медом для воров и разбойников. Уж, наверное, какой-нибудь очень прозорливый разведчик проложил их четкий путь. Оставалось только ждать нападения и запрещать своим солдатам спать.
Они должны были обогнуть Романью, обойти Тоскану и вступить в Сиену, откуда отправятся обратно в Рим с этим грязным ободранным сокровищем, которое отцу не только ни славы не принесет, так еще и горя на его и без того грешную головушку свалит. Кресты из богатых аббатств, да кардинальских угодий довольно массивные, убить можно. Вот, и кажется, что Родриго Борджиа ничто иное, как позолоченный крест по голове ударил. От этих варваров нельзя откупиться золотом, будь они прокляты. Зачем предполагать им то, что они могут и без того прекрасно забрать? Против огня сталь не поможет, против огня нужна вода.
"А, плевать, пусть братец разбирается", и он снова подогнал застрявшие повозки.
- Ваше Святейшество! Ваше...
Чезаре просто обернулся к одному из своих командиров и тот застыл на месте.
- В чем дело? - Устало поинтересовался Чезаре. Разбойники? Люди устали? Кони идти не хотят? Есть есть? Пить хотят? Срать, простите, хотят? Но внешне Чезаре выглядел более чем спокойным и уравновешенным. Выходит из себя по каждому поводу вообще не в его характере. Особенно сейчас. Выйди он из себя, эти упрямые ослы точно никуда не пойдут.
- Две повозки застряли, Ваше...
Как это уже надоело. Ваше Святейшество, Ваше Святейшество, Ваше Святейшество. Его скоро уже стошнит от этих слов. Тем более на улице начиналась отдушина и постоянно бросало в пот. Обойти монастыри и аббатства самостоятельно - не самая лучшая выдумка Родриго Борджиа, но разве его Святой Отец когда-нибудь интересовался деталями и, главное, когда-нибудь он слушал слова своего нелюбимого сына? Ну, конечно, если Хуан, его находчивый и самым желанный сын на свете сказал, что лучше бы проследить за этим им самим, то пусть так оно и будет! А Чезаре, как овечка на побегушках, сделает так, как скажет Его Преосвященство.
Врезать бы Хуану сейчас или поменять с ним местами. Тогда половина солдат была бы уже жестоко заколота, а половина золота спущена в борделях и тавернах.
Чезаре спешился и задрал полы ненавистной красной мантии. Сандалии проваливались в сырую грязь, а холодная вода набивалась в пятки. Сначала было жарко и влажность в воздухе повышалась, дышать практически нечем было, а теперь резко холодало. Итальянская осень ужасна.
В конце концов, он обошел недлинный ряд первых повозок. Застряло, по меньшей мере пять из семи повозок, но некоторые еще могут двигаться с горем пополам, но если первые не едут - стоят все. Чезаре бросил полы и пристроился рядом с солдатами, отдав приказ выталкивать повозку. Кто-то поставил длинные деревяшки, чтобы лучше выехала, но это только создавало препятствие и Чезаре, бросаясь проклятиями, собственноручно начал вытаскивать проклятое "гениальное изобретение". То, что от него теперь пахло сырой землей, потом и он весь был измазан грязью, его вообще нисколько не смущало. Чем только эта красная сутана не пачкалась, уж в грязи ей быть далеко не в первый раз. Тем более, он не настаивал на том, чтобы идти в этом одеянии в поход. Иногда Родриго Борджиа, как бы Чезаре не уважал своего отца, был просто слепым и глухим, что делало из него круглого идиота.
- На три... Раз... Два... - Солдаты толкали поводки всеми силами, как и сам Чезаре и, кажется у них наконец-то что-то началось получаться. Да, только радоваться рано было.
Донесся топот копыт. Не меньше десяти всадников показались на холме с развивающейся, запятнаной в крови лилией.  Чезаре попросил черную накидку на себя и попытался выбраться из вязкой грязи, отряхиваясь. В это время всадники уже поднимали тучу пыли, спускаясь с холма.
- Приготовиться к бою - приказал Чезаре, кто-то пытался ему возразить, но, увидев, что французы уже на ходу обнажают оружие, всякие вопросы отпали: - Дайте мне меч!
Кто-то замялся, не решаясь дать своему единственному, наверное, толковому здесь командиру оружие. То есть, эти тупологовые будут драться, а он постоит посмотрит, как французы грабят деньги, предназначающиеся итак для них? Впрочем, если бы эти деньги дошли до Родриго Борджиа, то он бы потратил их с умом. Да вот только времени у них не было, как ни крути.
- Ваше Преосвященство, но разве... - чего-то вымолвил очень разговорчивый солдат, и Чезаре больше медлить не стал, вырвав у него из рук единственное оружие:
- ДАЙ МНЕ МЕЧ! - Когда Борджиа поднимал голос, ни у всякого возникало желание спорить с ним и командир роты солдат протянул ему свою шпагу. Если бы только Чезаре не был в сутане, он бы и сам приготовился в подобным встречам, но тогда его вообще мало спросили. Хуан сам распорядился в количестве солдат, которые Чезаре мог взять с собой. Папа пресек любые попытки Чезаре начать спорить с братом.
И вот во что это вылилось.
Иногда Чезаре думает, что он родился не в этой семье. А, быть может, так было бы намного лучше и врагов у него было бы куда меньше. Бывают такие случаи, когда судьбу ты не выбираешь, судьба сама ставит на тебе клеймо твоих родителей и дает тебе фамилию. Роковая фамилия Борджиа сломала, наверное, цветную жизнь мальчика Цезаря.
Зато теперь, кардинал, больше похожий на нищенствующего монаха отбивался от всадников. Одной из лошадей ему удалось на ходу вспороть пузо, отмахиваясь от нападающего на него всадника, но французы их быстро окружили, что-то выговаривая на своем противно мелодичном языке. Из ртов поганых разведчиков, отличающихся своей жестокостью, этот язык этот мало привлекал и мало был похож на французский.
- Грабьте, ребята! - С задором отдал приказ командир, не давая Чезаре и слова вставить, впрочем, мечом он владел хорошо, благо, держать шпагу в руке не разучился, а, быть может, стать делать это лучше прежнего.
Его людей нещадно били. С десяток человек в задних рядах полегли сплошной волной, а французы напирали, забираясь на крыши повозок. Кто-то отметил старания монаха сохранить свою жизнь, но грязь не прибавляла Чезаре величия, как и ловкости.
- Хватайте монаха! Да, какой он вам монах? Чезаре от злости отмахнулся от довольно увесистой секиры латника и попытался выбраться из грязи на твердую почву, да вот только полы красной мантии подвели его и несколько тяжеловесов-французов окружили его на земле, подстрекаемые весьма наглыми всадниками. Чезаре и правда всегда не любил французов.
- Зря вы это делаете, - выговорил он, кроваво сплюнув, кто-то успел заехать ему рукоятью меча в живот. Он хотел было по привычке позвать своего верного Микелетто, но перед тем, как кто-то ударил его по голове, он вспомнил, что никакого Микелетто с ним рядом нет.

Пахло сыростью, помоями и человеческими отходами. Его волокли, пока он сам не начал ворочать ногами и пытаться идти, немного приходя в сознание. Голова зудела, словно бы кобыла по ней ударила, а французские голоса, которые он едва различал в каком-то полусне, злорадно то усмехались, то сплевывали. Двое сильны рук подняли его, словно какую-то набитую соломой игрушку и приказали идти самому. Но, идти было тяжеловато. Его руки были крепко-накрепко связаны, сандалии с него сняли, как и кардинальскую мантию, оставив только черную грубую рясу, да нижний, промокший костюм. В таком виде Чезаре вряд ли мог быть похожим на сына папы римского. А уж если заикнешься, не дай бог, язык отрежут. Французы, говорят, рекордсмены по отрезанию чего-нибудь.
Кто-то очень неприятно погрозил его кастрировать и Чезаре очень нехорошо оскалился. Тогда им всем до конца свей жизни по свету от него бегать. Жаль, что они настолько тупы, чтобы не знать одну простую истину - Борджиа своих врагов не прощает. Борджиа... вообще не прощает.
В каком-то истерическом рывке, он попытался освободиться, но его только сильнее прижали к клетке. Он в тюрьме и ведут его то ли на смерть... то ли на смерть. Французам вообще не свойственно милосердие, о нем и речи быть не может. Они либо издеваются над своими пленниками, либо выручают за них хорошие деньги, а потом убивают. Звери, нежели люди.
- Ты, pezzo di merda... - выругался Чезаре, когда его, откровенно, отодрались от клетки, в которую недавно впечатали.
"Знаешь, что хуже поражения, Родриго Борджиа?", промелькнуло в голове у Чезаре, и он закусил губу, дабы снова чего-нибудь не ляпнуть."Унижение..."
- Будешь болтать, сделаем в тебе тоннель для крысы, понял? - на своем ломанном и неприятном французском выговорил один из французских бородатых офицеров. Право слова, Чезаре хотелось ему в рожу плюнуть. Они ведь даже не догадываются о том, насколько упрямыми и хитроумными бывают итальянцы. Они попадают в плен и скорее сами замучают своих стражников, нежели случится наоборот.
- Благодарствую, жандарм ясность - выговорил ему на французском Чезаре, прежде, чем открылась клетка и его грубо кинули внутрь на мокрый холодный пол. Кто-то еще срезал небрежно веревки с его рук и запер клетку, пока Чезаре одумался и бросился на решетку. Чего еще ему остается? - Figlio d’un cane! Сукин ты сын! - От ярости ударил ладонью Чезаре по решетке и оскалился от причиненной им самим же боли. Ну, что? Вот и все...? Пришли к тебе твои сокровища, папа Александр VI?
А Хуан пусть подавится вином, когда будет праздновать попадание его "любимого" братца во французский плен. Если они вообще об этом когда-нибудь узнают.

Французы вели себя всюду с завидной наглостью, а в Италии они с самого начала чувствовали себя, как дома. Чего не скажешь об итальянцах, которые, пусть и объездили половину мира с дипломатическими миссиями, мало где могли адаптироваться нормально. Все дело в том, что итальянцы с начала этого проклятого века жили другими понятиями и Ренессанс разгорался, как костер инквизиции в Средневековье, куда попадали суровые церковные нравы, устаревшие догматы и вышедшее из моды боговосхваляющее мировоззрение.
То же являл собой и Чезаре Борджиа, попавший в плен. Даже с затекшими от крепкой веревки руками он чувствовал себя золотой рыбкой. Но французы слишком тупы, чтобы понять, какое счастье на свои головы поймали в жалкую клетку. Всего лишь монах, за которого папа римский им может отвесить или целый килограмм золота, либо петлю на шею. Французам оставалось выбрать только и свой выбор эти квакающие ублюдки сделали. Что же, пусть за него сами и расхлебывают.
Чезаре Борджиа был далеко не тем человеком, который сдается по любому поводу. Даже с больной разбитой головой, оставшийся в непонятно чем, избитый, да израненный (ведь это же дело первое - избить безоружного священника), не думал сдаваться даже сейчас. Что у него есть? Три толстые каменные стены, окошечко не больше бойницы у высокого потолка, до которого с трудом допрыгнет даже не низенький кардинал, да решетка с частыми прутьями. Если бы Чезаре, как о нем говорят, в самом деле владел колдовством, то сейчас он бы не побрезговал обратиться к Сатане за помощью и превратиться в крысу, ибо бегали они по этому затхлому месту, как единственные свободные существа на целый округ.
Охраняли их тоже довольно хорошо. Несколько стражников стояли у начала коридора и конца. Обмануть бы их, свернуть шею одному, забрать ключи, а там уж как-нибудь, да абы как. Нормального плана тут не составишь...
Примерно такая картина развернулась в голове юного кардинала за первую пару минут нахождения в адском месте. Он бы тут целую баталию развернул, будь у него больше времени, но он отпрянул от клетки решительно быстро, когда стражник с силой ударил шпагой по решеткам.
"За что они нас ненавидят?" Вопрос напрашивался сам. Он всего лишь держался за прутья, не пытался их срезать и даже нагреть руками, как безумец. Пока что голод не вставал у него костью поперек горла, чтобы он бросался в крайности и старался руками прутья нагреть. Да, если даже ему придется глодать собственные руки, съедать себя заживо, он ни за что не сделает подобного. Пока еще разум при нем, хотя все может измениться в любую секунду.
В темноте и одиночестве, говорят, быстро с ума сходишь. А французы - не самые лучшие собеседники. Нет, Чезаре был с детства человеком образованным. Отлично разговаривал на французском, прекрасно знал латынь, итальянский был его родным, впрочем, как и испанский, к которому отец его с детства приучал, он так же читал на греческом. Но вряд ли французы здесь способны поддержать хотя бы одну тему...
Его немного напугал шорох в камере. Крыса, подумал бы Чезаре, но потом эта самая "крыса" заговорила довольно человеческим голосом уже довольно взрослого юноши:
- Не усердствуйте напрасно… Борджиа попытался скрыть свое удивление, но был настолько слаб, что попросту не контролировал свои эмоции. Ему хотелось ругаться и биться об стены, кидаться из угла в угол, обдумывая планы побега и он бы ни за что это скрывать не стал. Это еще одна ужасная сторона его характера. Поэтому его искренний мимолетный испуг и удивление отразились на поцарапанном, грязноватом лице. Где и как его держали до того, как приволочь сюда, он не знал, может и приняли-то сначала за трупа, а потом поняли, что дышит, как это обычно бывает у солдат. Но ему повезло - заживо его не похоронили, а засунули в еще более ужасное место.
К слову сказать - из земли-то выбраться куда легче, нежели из хорошо охраняемой тюрьмы.
Только приглядевшись к темноте, он увидел довольно скудный образ человека. Не мужчина, парень, несколько старше самого Чезаре, сидел в тени, словно боялся света, если то, что попадало в камеру через бойницу светом можно было назвать. Как и сам Борджиа - уставший морально и физически, сидел на соломе и выглядел довольно мирным. Мирным не в том смысле, что он вот-вот набросится на нового своего сокамерника и сожрет его, а в том, что это незнакомец выглядел так, словно уже смирился со своей участью и представлял собой наглядный образ того, как не должен вести себя Чезаре, если не хочет провести в этой берлоге остаток своих дней.
Нет, Борджиа не сдаются и даже стены с решетками им не проблема.
Одна отрада была - этот человек был итальянцем и акцент у него был чисто итальянский. Ну, хоть где-то папскому сынку повезло - он будет разговаривать не с крысами, а вполне с живым человеком, если тот согласится далее разговаривать.
святой отец…? Чезаре вообще замолчал. Человек усталый, замученный, голодный, а как это касается Борджиа? Но вообще, кардинал решил примириться с просьбой и скатился по стене вниз, укладывая руку и ладони.
Боже, что же ему делать? Хоть какой-нибудь знак... хоть какой-нибудь проклятый знак дай ему, Господи! По Твоей воле он здесь оказался. Это, что, такое наказание за рабье непослушание? Прости Боже, что Чезаре настолько скверный Твой слуга.
Чезаре еще с минуту просто смотрел в одну точку, а потом его тяжелый вздох разрезал тишину. Он все-таки решил заговорить.
- Ты флорентиец? - Спросил Чезаре. Трудно не узнать обитателей солнечной Тосканы по их характерной замене "е" на "э", добиваясь поэтичности речи. Чезаре же родился и вырос в Риме, хотя у него и испанские корни, вся эта поэтичность речи ему не свойственна, а римляне, как известно, вообще любят слова коверкать.- Надо же, схватили служителя Господа, - наигранно закатал глаза Чезаре, хотя сама история казалась ему комичной до истеричного смеха - нищенствующего брата... - продолжал он - прямо у границ Милана схватили, скоты.
Речь его мало была похожа на речь священника, но разве сейчас оба заключенных будут об этом думать? Чезаре хотелось ругаться сплошной итальянской бранью. - На самом деле, я не служу Церкви, так уж получилось, что я в этой рясе, и это было с одной стороны правдой, - но если вы собрались умирать синьор, могу услужить и отпустить грехи.Пододвинувшись к своему новому "приятелю" с которым ему придется коротать оставшиеся дни, если уж так случится, Борджиа протянул ему руку: - Цезарь, к вашим услугам, достопочтенный мессер...?
Чего ему еще оставалось, кроме как завести новое знакомство? Кто знает, может это и был некий божий знак? По крайней мере, никто из соседних клеток не раздавался ни хлипами, ни криками, ни вообще дыханием. Вокруг была редкая стража, да небольшие стайки крыс, ищущие где бы подхватить новую Черную смерть.

Хотелось Чезаре сказать ему, парень, да ты в сказке вырос! Всякое отпущение грехов уже есть по сути маскарад и никто их на самом деле не отпускает, да только Борджиа промолчал, а то мало ли, гнев Божий и все дела ~ Может быть Чезаре самому скоро понадобится священник, а то ведь у него столько грехов накопилось, что, кажется, это заключение во французский плен было закономерным, а не случайным.
Оставалось только выяснить - хлопочет ли отец по своему сыну и кому вообще нужен Чезаре? Хуан, естественно, радуется до чертиков, Лукреция, может быть, вообще не знает о том, что ее брат превратился в грязное оборванное и побитое животное, а отец... разве будет Родриго платить людям за живого сына? Этот папа римский слишком любит деньги, чтобы раскидываться ими. Впрочем, он раскидывается ими всюду, кроме тех моментов, когда в самом деле стоило бы вложить в копеечку. Отсюда следует, что Борджиа, волей-неволей, придется искать способ выбраться сам. О том, чтобы остаться здесь и надеяться вознестись или безболезненно умереть, вообще речи не стоит. Во-первых, вознестись ему помешает потолок над головой, а во-вторых, Чезаре слишком упрям, чтобы умирать здесь такой бесславной жизнью. Он принадлежал к тому типу людей, которые твердо увереный в том, что должны шагнуть по истории и осетавить свой след, вместо того, чтобы просто проживать свой век и быть лошадкой, на которой восседает толстый папа римский.
Странное ведь это дело. Чезаре находится в плену - за решетками, с очень странным собеседником, за крысами, которые скоро станут ему и завтраком и обедом, соломой, которая только создает видимость тепла, мокрые, заплесневелые стены... а что-то внутри него ликует и Борджиа издал какой-то облегченный вздох. Не смотря на все вышеуказанные проблемы, кардинал почувствовал себя свободным, с полны правом выбора. Он здесь - простой человек с искаженным вариантом имени. Никто не знает, что он тамплиер, никто не знает, что он сын папы римского, никто даже не догадывается о том, что он кардинал. Чезаре, который всю жизнь прожил в мире, где каждый что-то от тебя ждет независимо от того, хочешь ты этого или нет, с ограниченным по всем статьям выбором, почувствовал свободу и возможность доказать самому себе то, что ранее ему доказал бы статус и простые лестные слова. Ведь Чезаре не был полным отражением своего отца и его амбиций, он был человеком самостоятельным, мыслящим по-своему. Он хотел самоутвердится в мире лживой политики и лизания ног.
Имя этого человека ни о чем ему не говорило. Может быть, он когда-то его слышал, но то было давно и неправда. Мало ли сколько в Италии Эцио ходит, тем более, если он слышал это давно, это явно никак не могло относиться к нему, скорее к его отцу. И это еще одна причина, по которой можно раз и навсегда забыть это имя. Иногда Чезаре хочет плюнуть в лицо отцу и сказать: "разбирайся со своими проблемами сам". Теперь так и вышло. Борджиа, Чезаре так и чувствует это, плюнул в лицо ему и сказал: "разбирайся со своими проблемами сам". Да, не вопрос, отец. Когда Чезаре выберется на свет белый, он явно пересмотрит все свои жизненные ценности и смысл своей жизни.
Какой толк от рясы, если она даже из таких передряг выбраться не поможет.
- Приятно познакомиться с вами, Эцио, кивнул Чезаре и пожал руку человеку. Они оба принадлежали не к крестьянам, даже по речи их это было понятно. Да и французы вообще, в последнее время, падки на золотых рыбок, чего уж говорить. Что не пленник, то герцог какой-нибудь, кардинал, отпрыск благородного семейства Романских холмов.
- Знаете, к соломе, решетке и крысам я привыкну, но вот... - Чезаре поднялся на ноги и заходил не большой тюремной клетке с высоким потолком. Интересно, какие убиенные здесь сидели до них? И посещала ли их мысль о том, что из этого проклятого места можно выбраться? Или же они, попав в беду, сдались и опустили руки? В любом случае, Чезаре опускать руки не собирался, наоборот. Он лучше умрет, попытавшись бежать, чем скрючится от боли в подобном месте, видя перед смертью проклятую клетку.
Люди ведь, не животные. И то, некоторые животные не переносят прутьев, а уж люди - подавно.
- К французам я не привыкну, мессер. - Закончил Борджиа и припал к клетке, пытаясь хоть как-то разглядеь коридор, по которому его волокли. Разбитая голова снова начинала болеть и Чезаре скрючил болезненную мину, как будто это поможет справиться с болью. Ну, по голове-то зачем бить, в самом деле... так и умереть недалеко. На боку у него, через грязные каштановые кучерявые волосы уже вылезала приличная шишка. Как в детстве, ей богу.
Наступила пауза, которую никто прерывать не хотел. Боржиа погрузился в болезненные мысли о том, чем бы ему треснуть голову, чтобы боль окончательно прошла, ибо о том, чтобы попросить помощи и речи не шло, а Эцио... ну а Эцио, как всегда, летал в облаках. За время их маленького диалога можно было четко понять, что из себя представлял этот человек. Может быть, он слишком устал, может быть пал духом, Чезаре не стал выяснять, но речь его была медленной, он словно никуда не торопился и ждал приближение смерти. Хуже всего, ждать, когда она придет и ничего не делать. Ожидание смерти - самое долгое ожидание на земле.
-Вы ведь не собираетесь уповать на милость французов? Борджиа посмеялся. Кому, как ни ему знать, кто такое французы и на что они способны. Эта была огромная сила, мощь, вкупе с идиотским практицизмом, глупостью своего собственного короля. Вообще, Карл был далек от тонкой дипломатии, да и вообще всюду пытался найти для себя выгоду, отчего многим людям удалось его обмануть. Даже Флоренция каким-то чудесным образом от него смогла отвязаться, а ведь на ее покорении он мог бы поживиться настолько, что во Франции его бы возвели в лик святых. Другими словами - французы воюют только ради войны, а не ради чего-то еще. Да, Карл убеждает всех, что ему нужен Неаполь, но он не делает ничто ради того, чтобы закрепить за собой покоренные земли. Италия, как дешевая шлюха, постоянно ждет, когда ее кто-нибудь возьмет.
- Если бы я верил в Бога, я бы скорее на него уповал, нежели на милость французов - кратко и как-то лениво, как и сам Эцио, выговорил Чезаре. - Мы сгнием тут, Эцио, если ничего не попытаемся сделать. Я пусть и священник, но питаться крысами и пить свою мочу не привык...

Эцио был прав. Прав во всем. Они с первого взгляда были не особо похожи на тех, кем притворялись. Чезаре мог бы сыграть праведного святого отца, но не хочет, да и этот флорентиец оказался далеко не отчаявшимся человеком. Быть может, будь он в этой клетке один, так бы и сгнил здесь, да и Борджиа ничего бы особо один не смог сделать. Какая-то воля судьбы, не меньше - то, что они оказались вместе с этом месте и в этот час. Кто бы мог подумать, что людей сближают взаимные невзгоды.
Они оба были бойцами по жизни. Один другого боец через прутья клетке видит, но Чезаре не стал бы торопиться в выводами, пока не стал лицезреть все сам. Этот человек довольно быстро воспрял духом и собрал последнюю волю в кулак. Провались все пропадом, если у них не получится, но жизнь такая дрянь - она не оставляет, порой другого выхода. А когда она не оставляет выхода, в этом нужно искать благо, нежели отчаяние. Значит, никуда тебе сворачивать и не надо, бери то, что она тебе предлагает и успокойся. Если это приведет тебя к смерти - Бог с ним, ты бы все равно умер, а если это приведет к свободе? К свободе, которая внезапно стала такой ощутимой и необходимой. Только за толстыми прутьями ты начинаешь ценить эту золотую вещь и беречь, бороться за нее последними зубами и когтями.
Но Чезаре и Эцио крысами не были, чтобы просто сменить шкуру и пролезть в проемы, умотать отсюда подальше и навсегда. Они были людьми. Французы сделали одну лишь милость - развязали Борджиа руки, а вот его товарищу повезло меньше. Да, такому рослому парню и сам бы Борджиа руки перевязал, здраво французы мыслят, значит, им есть чего бояться и опасаться. С Чезаре же все обстояло иначе...
Чего может святой отец? Его молиться учили, а не меч держать! Увольте! Клинком он махает куда лучше, чем индульгенциями. Из него святой такой же, как и отец. Французы даже не догадывались о том, что попади оружие в руки этому человеку - он будет драться до конца, пока не перебьет врагов, не умрет, или не застрянет в грязи и ему дадут по голове. Случайная ошибка и вот он здесь - разгребает собственное неумение. Впрочем... куда бы он делся с тонущего корабля? Какая разница - убили его или захватили в плен? Жизнь дала ему второй шанс! Используй его. Ведь тебя могли просто прибить на месте, Чезаре Борджиа, французы не уважают ни религию, ни страшатся Дьявола.
И, конечно же, французы не отпускают грехи. Но когда Аудиторе поднялся на ноги и стал стучать по решетке надоедливым, западающим в мозг звуком, Чезаре понял, что французам сейчас понадобился бы личный исповедник.
"Я не стану отпускать вам грехи, сукины вы дети", даже мысли у него были богохульными. Французы всего лишь выполняют свою работу, не так ли? Итальянцы бы сделали то же самое, а может быть, еще в сто раз хуже, но они на войне. Здесь мужчины убивают мужчин из-за принадлежности к стороне. Не надо тут искать скрытых мотивов и морали. Война аморальна по своей сути.
Плененные должны выглядеть, как пленники, проигравшие должны выказывать собою свое поражение. Об этом французы всегда забывали, но Чезаре прекрасно знал, чем может окупиться оставленная надежда пленникам. Они могут сбежать и вернуться за твоей головой. На их месте, Чезаре бы избил своих пленников так, что они встать бы несколько дней не смогли, не то, чтобы помышлять о побеге. И опять же, как бы аморально это не было - война аморальна и совесть здесь не действует. Как и Божеские законы.
Чезаре вытянул улыбку. План Эцио он разгадал сразу, но мешать ему не стал. Он поддержит его, чего еще остается? Он не трус и никогда трусом не был, чтобы бояться расправы. Вместе они сильнее, чем стража, тем более, они все равно сдохнут, если ничего не попытаются сделать. Уж лучше умереть в попытке, чем потерять надежду и сгорбатиться, как жалкий голодный дворовый пес. Пока еще Чезаре не знал той жизни, в которой люди ловят крыс и съедают их живьем.
- Да я тебе кишки выпущу прямо тут, сукин сын! Кажется, начиналось. Чезаре припал к стене, наблюдая эту ужасную картину, он с улыбкой смотрел на то, как Эцио пытается достать стражников в корень и получить по лбу прикладом. Хорошая стратегия, ничего не скажешь. Средства у них ограничены, времени не было... да к черту стратегию! Пора бы думать сердцем и поддаваться желаниям выпотрошить этих французов в ответ. Кровь закипала, предчувствуя перепалку.
- Ваш французский очарователен - не мог не заметить Чезаре с добротной усмешкой в словах. Эцио говорил, как старый беззубый француз, не больше. Очень старый. И очень беззубый. От этого французского у носителей языка должна была кровь ушами пойти. Но французские солдаты глухие, немые и до кучи глупые, не удивительно, но Эцио ответили не на французском.
Кажется, все началось стремительно. Чезаре проснулся ото сна, когда стражник оказался в непосредственной близости, когда их момент счастья настал. Он не мешкал, он не привык мешкать. Руки его не дрожали, а выказывали настоящий профессионализм. Он прекрасно знал, как расстегивается ремень шпаги, где он находится, знал, как легким движением смахнуть связку ключей с кармана. Чезаре держал стражника за шею цепью, словно зверь с недюжинной силой, а Чезаре, словно карманник орудовал на его теле. Француз обезумел не то от осознания того, что его развели, как ребенка, не то от того, что ему вот-вот свернут шею.
Но если бы Эцио хотел убить этого парня, он бы, наверное, уже это сделал. Действовал он как настоящий знаток в этом деле. У Чезаре на такие вещи глаз-алмаз, это вам не псалмы читать, на самом деле! Воина он даже в грязном и вонючем заключенном увидеть способен, а уж когда он обращал даже цепь своих кандалов на такое благо, то тут вопросов вообще не оставалось. Действовали они сложено, но как только шпага оказалась в руках Борджиа, он обнажил идеальную сталь и вонзил ее по самое основание между панцирем, через кольчугу, в область ребер. Француз не то умер от удушья, не то ему реально сломали шею, а, быть может, он был заколот. Какая разница. Сейчас у этих двух заключенных было куда больше преимуществ, чем у всех стражников вместе взятых.
Когда волки срывают цепь, они становятся хуже монстров.
Чезаре бросил Эцио связку ключей:
- Прошу, не называй меня больше святым. Как видишь, в рай меня не возьмут - Сам он был уже запачкан брызнувшей из стражника кровью. Не так, чтобы очень, но все-таки заметно. Волки встают на нужную им тропу. Кажется кипишь уже начинался. Чезаре поддел шпагой лежащий за решеткой нож прежде, чем стража рванула к их заметному месту и сунул кинжал за пояс своему временному приятелю. Да, когда такое дело, тут и враги станут друзьями. Ведь ненависть к общему их врагу сильнее, чем друг к другу.
Святой отец и оборванец превратились в воинов в считанные минуты. Нет, теперь счет шел на секундам, когда они, отперев клетку, выбрались наружу. И, вроде бы, никакого свежего воздуха и в помине нет, а эта легкость, с которой можно было принять на грудь хоть роту солдат, опьяняла хуже всякого вина.
Кстати... с ротой все обстояло все именно так.
- Мы безумцы - успел отрезал Чезаре, сжимая шпагу в руке. Эцио явно будет удивлен, видя, насколько святые отцы бывают не святыми...

Пускай стальные зубы крошат наши тела -
Мы вам позволим верить в то, что ваша взяла;
Кто крысу в плен захватит, тот дорого заплатит
Нам ночью за презренье свое!

Если Чезаре и учили драться, как настоящего мужчину, то теперь он задавал себе вопрос: "по кой черт?". Потому что здесь, среди французов, которые неразборчиво плевались через раз слюной и ядом, воняли сбивчивым с ног потом и гремели своими не в пору росту и весу доспехами, приходилось придумывать собственное боевое искусство по ходу, методом проб и ошибок, и попытаться быть убитым, как можно позже. Только после Чезаре мог заметить, как улыбается, даже не смотря на то, что их почти зажали. Орудовал он шпагой никак не хуже французских солдатов, однако какой-нибудь проворный мог с легкостью в таком замкнутом пространстве выхватить у него оружие из рук, как детский деревянный меч и не пискнуть. А что оставалось Чезаре? Уповать на то, что французы окажутся куда менее додумчивые, чем их наглые пленники.
Ненависть здесь кипела в приправе неизвестной ему корявой французской брани. В Пизе его, к сожалению, учили с французами разговаривать по-человечески. То, что рождали изогнутые усатые их противники не поддавалось никакому даже очень приближенному переводу. Да и думали ли Чезаре, что ему там кричат? Он был твердо уверен в том, что ничего хорошего они в его адрес не рождают, как и в адрес человека, с коим Борджиа приходилось биться бок о бок.
Интересная картина получалась. Чезаре даже заливно и как-то нездорово засмеялся, обрубая атаку одного из смельчаков. Еще чуть-чуть и задел бы шею острой гранью, да только французам сегодня везло, как впрочем, и их пленникам, и пока еще ни одного трупа, кроме того, что они хладнокровно уложили в самом конце, не распласталось на полу. Но пока еще не вечер, как говорится!
Чезаре уже не понимал, боится ли он исхода или же его трясет от первой пролитой крови. Шпага вошла прямо в глазницу одного из французов, давая всем остальным минуту отдыха. Товарищи убитого, как бараны, смотрели, как их еще недавно живучий парень  оседает вниз, бьется в последних, уже вряд ли разумных, конвульсиях. Чезаре просиял. Быть может, со стороны это выглядело очень свирепо, но сейчас Борджиа чувствовал этот сладкий вкус свободы и был готов убивать. Его рука ни за что не дрогнет, как и рука его товарища, спиной к которому Борджиа стоял. И если бы здесь был какой-нибудь писака, то он бы точно сложил о них веселую поэмку!
Как два пленника нагибают французов по всем фронтам. День выдался неудачный, но мысли развеялись, словно их не было. Было лишь оружие в руках и отрезвляющая лишь на мгновение кровь на лице. Фонтаном она брызнула из пробитой французкой глазницы, делая из Борджиа какое-то подобие настоящего монстра. Но это война, дорогие солдаты, на поле боя никто не спросит вас, куда вам бить лучше.
Забрало надо было опускать, одним словом. И товарищи ныне покойного, замирающие в оцепенении от действий, кажется, совершенно безобидного священника, успели соскалить ужасные лыбы. Они на волков не очень тянули, а уж до львов им, как до Вены задом, однако на шакалов были похожи в тот момент вполне. Пожалуй, всем нужно было прекратить бойню и до Чезаре это дошло совсем не скоро. Если еще минуту назад французы были уверены в том, что они с ними просто играют, что схватить итальянцев и пленить их заново не составит труда, то теперь угроза нависла над двумя сторонами. Теперь никто уже не играл, и Чезаре перешел тот порог, когда смех превращается в ухмылку. Французы же демонстрировали этот перепад настроения, никто лучше. Да и улыбка с лица священника пропала столь же быстро.
Вот тебе и ряса.
- Репос он пэ, оом... - Словно на выразительном чтении, но совсем небрежно выбросил Чезаре, глядя на упавшее, словно мешок с карточкой, тело, на выдохе.
Но здесь французы взбушевались, и Чезаре пришлось с силой толкнуть своего товарища бежать. Бежать и только бежать, потому что из злостно игривых собак эти ребятишки превратились в настоящих хищников, готовых разорвать их на столько частей, сколько еще мир не видел (опровергая всякие суждения Да Винчи, что люди настолько не делятся!). Французы, говорят, вообще мастера по разрубанию людей, обожают их делить на многочисленные части. А Чезаре меньше всего хотел быть разорванным и перепроданным родственникам по частям.
Да и Эцио, Чезаре был уверен, тоже.
Пришлось драпать, как настоящие щенки или провинившиеся подростки, учинившие разбитые окна у соседского светского дома, потому что за оружие взялась половина стражи. Куда ж бежать? Внизу по винтовой лестнице, уже разглядывались быстро бегущие вверх острые наконечники копий. И блестели они при свете факелов уж очень устрашающие. Против копий им не идти. Наверное, все это было глупой затеей, но повернуться и сказать: "эй, парни, давайте пересмотрим наши взаимоотношения", уже было поздно, как и предлагать им золото и всяческие благодетели - самый излюбленный способ Чезаре, когда шпага уже не помогает. Другое дело, что этой озверевшей толпе и моря золота мало будет, а Борджиа еще не был готов объявлять на весь белый свет, что он Борджиа,  поэтому и приходилось уповать лишь на скорость своих ног и работу своего мозга, который рождал просто жутко безумные идеи. Он был готов уже прыгать через балконы, только чтобы спастись. Ведь пара сломанных ребер - это тебе не отрубленная голова, согласитесь - разница большая.
По крышам его прыгать не учили, но через перилла прыгать он был весьма способен и не слишком для этого слаб. Тем более теперь, когда кровь закипает и сердце стучит, как бешенное, тут уже не думаешь о том, что можешь легко переломать себе ноги и никуда ты дальше не побежишь. Чезаре лишь оборачивался и сбивчиво дышал, видя, как позади него французы, словно карлики, спускаются по лестницам, ибо перепрыгнуть через расшатанные перилла им не позволяла сталь. Чезаре, как мог, на ходу, закатал черную рубаху. Теперь он даже на монаха не был похож, скорее на бомжа, которого и собственный отец не узнает, приди он домой.
- Я скажу тебе много приятностей... - Чезаре резко застопорился, понимая, что дальше идти им было некуда. Встретили их те самый солдаты с алебардами - если мы выберемся из этой дыры...
Борджиа горько, но весело усмехнулся. Не плакать же. Им как-то удалось спуститься на два этажа ниже, но дальше их встречала смерть острием своей косы. Бросаться на этих тяжеловесов при всем то, что у них было... мало тянуло даже на сумасшедший поступок. Страх и благоразумие не позволяли Чезаре больше и шагу не ступить в их направление. Позади слышались французские голоса, а если быть кратким в переводе, то болтали они о том, какие интересные места они им отрубят и какие их конечности заставят съесть. Борджиа даже  поморщился, с пренебрежением поглядывая назад, когда дело дошло до тех самых неприятностей в этих ругательствах, которые по правилам хорошего тона проглатывают или запикивают.
- Ну и фантазия... - тихо проговорил Борджиа, а потом выжидающе посмотрел на Эцио. Оказались они между двух огней и Чезаре так невзначай потыркал своего приятеля локтем, давая понять, что он сдаваться не собирается и опускать оружие, да поднимать руки тоже. Умирать, так на бегу!
- Наш план? Меня, кстати говоря, учили молиться, а не переть на копейщиков с одной шпагой - Пожал плечами, да покрутил шпагой Борджиа. Весь в крови, но довольный, как никогда. Он еще долго с улыбкой будет вспоминать это маленькое недоразумение. О да, он будет вспоминать, потому что неважно, чем закончится это приключение, он выберется отсюда более-менее живым и еще выпьет по кружке сбивающего с ног пива с этим престранным флорентийцем, оказавшимся в трудный час маяком в беззвездной ночи.

Прикрой! Прозвучало над его головой. Чезаре лишь на секунду-другую растерялся, а какой бы другой не растерялся? Шум становился хаосом и только желание жать могло вытащить две застрявшие итальянские задницы из змеиной французской ямы, французы уже совсем не намеревались их посадить обратно в клетку, а скорее повесить искаженные посмертно головы на пики и посмеяться. У тюремщиков вообще странное чувство юмора, но оно может, иногда, веселить не только их.
Чезаре приказа этого послушался, ему ничего другого не оставалось. В конце концов, им легче выбраться вместе, а если бы это было иначе, бросил бы Чезаре свою шпагу, да дал бы драпы так хорошо, чтобы потом не бегать, а заставлять убегать. В этом и заключалась вся натура упрямого до жизни Борджиа, который почти не глядя полоснул кому-то по горлу невзначай взмахнувшим оружием. Обагрившая лицо и грудь кровь заставила Чезаре слегка проснуться. Они не в игрушки играют и эти французы в самом деле хотят их убить. Лучше начать делать хоть что-нибудь, а не стоять на месте и отмахиваться от небрежных выпадов.
Они твердо уверены, что он простой священник и каждый их шаг был предугадан рассудительным и внимательным Боржиа. Вообще, читать тяжеловесов не трудно. Если он держит алебарду правой рукой, то, наверное, справедливо судить, что он начнет свой ход с левой ноги и ударит с правой руки, чтобы не нарушить баланс и не завалиться на бок. Этот не хитрый вывод помог Чезаре выиграть для себя время и, что было силы и гнева, ступить на латную ножищу француза.
"Это Спарта!", не хватало только закричать. Кто, как ни спартанцы знали толк в сражениях с людьми куда более сильными, чем они. Чезаре вообще спартанцем не был, но испанцы, выращенные на дрожжах солнечной и грязной Италии, знаете ли, тоже ничем не хуже, особенно, когда их голова вскружена, а жажда крови включена.
Чезаре был солдатом и теперь вовсе не стеснял себя в том, чтобы это показать. Отдаваться битве со всей страстью - вот что он любит и умел. Убивать людей, словно скот - по-другому просто нельзя. Они бы с удовольствием выпотрошили его, если бы он на секунду пожалел хоть кого-нибудь. Но нет, Чезаре Борджиа не было жалко не тех, кто падает из-за ловкой руки Эцио, не тех, кому пускал кровь сам. Подогнувшемуся солдаты он вонзил шпагу между панцирем, тоненькое лезвие идеально порвало ржавую кольчугу и вошло в плоть. Он выдернул свое единственное оружие, как король Артур меч из камня, когда на него кинулся стоящий слева солдат, но француз не учел того, что у него под ногами уже валяется труп. Это заставило его помешкаться буквально несколько секунд, пока Чезаре не поместил свою шпагу в его глазницу. Для знающих толк солдат даже секунда может быть спасительной.
Чезаре не замел даже того, как дышит, хотя и был весь напряжен. Голова кружилась, а вместе с тем уносила его куда-то далеко за пределы этого пространного наполненного врагами зала. Кто-то решил повернуть его к себе, тяжелая рука едва упала на его плечо, как он каким-то кошачьим образом вывернулся, и полоснул по животу солдата. Кто же знал, что он предусмотрительно не надел панцирь. Кишки вывалились, как будто теленка распотрошили.
Кровь лилась рекой. Двое людей смогли положить не меньше пяти человек рядом с собой и лежащие трупы под ногами мешали тем, кто на них решался кинуться.
Один из французов решил его уколоть копьем, но Чезаре сначала отмахнулся от лезвия шпагой, а потом отпрянул назад, понимая, что в силе слишком сильно ему уступает. С тяжелым копьем шпаге не спорить, поэтому Чезаре, кажется, самоубийственно шагнул навстречу. Господь Бог (Чезаре стоило бы перекреститься, да только шпага в руках мешала) спас его от соприкосновения тела с холодным лезвием, и Чезаре оставил на вражеской стали только кусок своей изодранной сутаны, перехватил древко и, что было сил, оттолкнул ее от себя вместе с солдатом, который, сильно схватившись за древко, не был способен его отпустить. Вот она - несовершенность французского военного образования. Держать оружие в руках их научили, а вот отпускать его нет. А бой, чаще всего, решает далеко не лезвие, а рукоять.
Чезаре удалось на секунду перескочить копье и замахнуться на солдата, чтобы положить конец ему с плеча, но почти сзади навалился тот, кого он, забывшись, не заметил. Чезаре успел сделать шаг в сторону, но скоро его уже схватили, да попытались треснуть об стену. Шпага были слишком длинная, чтобы ей маневрировать. Если бы только при нем был хоть какой-нибудь кинжал. На выручку ему пришли его собственные пальцы. Смутившийся солдат, попытался спасти глаза и сделал свои роковые пару шагов назад, пока его партнер пытался развернуться с массивным оружием в зале, Чезаре воткнул тому в колено шпагу и тот успел только вскрикнуть и упасть, пока Борджиа заканчивал свое дело, пользуясь моментом вражеской боли.
У них с Эцио было одно прекрасное преимущество - в зале было достаточно тесно, чтобы не дать тяжеловесам развернуться со своими длинными игрушками, а они, почти полуголые, с каким-то сомнительным оружием, могли вспарывать им глотки и колоть, как римские легионеры. По крайней мере, Чезаре делал именно так. Убивать с одного удара он не умел и не любил.
Как-никак, а Чезаре смог прикрыть тыл флорентийца, пока тот разбирался с теми, что впереди. Борджиа пятился назад, понимая, что если Эцио там не разберется и как можно скорее - жди их огненная Гиенна, поэтому Чезаре еще успел подтолкнуть того в спину, хотя Эцио вряд ли заметил, а если так, то принял толчки за вражеские. В таком хаосе и наплыве врага бьешь всех без разбора.
Чезаре уже не мог нападать, а только защищался. Какой-то латник обрушил на него свою алебарду и Чезаре, почти из последний сил, отпрыгнул. Господь его спас во второй раз, и Чезаре успел сделать пару глотков воздуха, косясь на блестящее острое лезвие, поднимающееся с камня для нового и уже решающего удара.
"Что происходит, черт возьми?", успел подумать он, но услышал решающее и спасительное: - Сюда! Ну, прямо, свет в оконце. Чезаре, сам того не замечая, вскочил на ноги, ничего не мешало ему, никакие доспехи, и он прервал растерянного латника направленным на него острием шпаги. За долю секунды. Чезаре понял, что солдат, не блещущий умом, растерялся. Если бы на его месте был Борджиа, он бы давно покончил с этой игрой и разрушил себя напополам, но этот тупоголовый француз пялился на тоненькую шпагу, как идиот.
- Я Борджиа, парень - торопливо и с усмешкой выговорил Чезаре. У него сейчас не было никаких преимуществ перед ним, кроме ума. Боже, да уроните на него эту секиру и высокомерного Чезаре не станет в один миг, так нет, он недоумевал и держал оружие на замахе. И это давало Чезаре простор для воображения и минутку для пафоса: - Иисус любит меня.
Он успел кольнуть кому в лицо, срубив половину носа, из последних сил, слыша громкое рычание и падающую на землю секиру побежал за Эцио, а потом и вовсе обгоняя его.
Куда они бегут, черт побери?
Весь Чезаре был в крови, как будто устроил бойню, а не битву.
- Хорошо, коновод, куда мы идем? Нужно перевести дух - понимал Чезаре. Он все-таки не был профессиональным солдатом, хоть драться и умел. У него были навыки, но вот выносливости по крайней мере никакой, именно это и делало из него любителя на данный момент. Бегать по лестницам ему после такого безумия было ох как трудно.
- Слушай, ты, конечно, молодец, но может ты уже уверишь меня, что мы не в пасть к кабану лезем? - хотя не Чезаре сейчас жаловаться. Он все равно пойдет туда, где безопасней, а Эцио был впереди их потасовки и ему, уж, наверное, знать лучше. Только Борджиа не был бы Борджиа, если бы выказывал свое полное повиновения. Он в данный момент был наполовину благодарен за свое спасение этому человеку. Впрочем, как и этот человек был наполовину должен ему. Заварили кашу - им ее и расхлебывать. Оставалось только надеяться, что в ближайшую минуту на них не обрушится еще стая французов, иначе Чезаре точно не жилец.