Меня всегда увлекали странствия. Я люблю путешествовать. Переходить от одного леса к другому, я могу идти долго и, в конечном итоге, я могу оказаться очень далеко от того места, которое было началом пути.
Я стараюсь передвигаться незаметно, тихо, как и положено хищнику, но удаётся мне это паршиво.  То и дело я проваливаюсь в рыхлый снег, и с каждым разом топчусь на месте в нерешительности несколько минут. Шаг, шаг, ровно, хорошо, прыжок вперёд и – осел в снег аж до самого носа. Фырча, плюясь и извиваясь, как змея, я пытаюсь вылезти из очередной ямы. Выкарабкавшись, оглядываюсь назад. Итого: я продвинулся на целых десять метров от логова – ура, почти что победа. Раздосадовано мотаю головой. Такими темпами я не то, что оленя, я даже полусонную белку поймать не смогу. Я умру по дороге в каком-нибудь глубоком сугробе, знаете, если бы волки могли ухмыляться или хотя бы хмыкать, то я сейчас именно это и сделал бы.
Я не люблю охотиться в темноте – это паршиво. Ещё хуже охоты ночью для меня может быть только охота зимней ночью. Во-первых: ночами становиться холоднее, зимой так уж и вообще заледенеть не долго. Во-вторых: ориентироваться зимой в ночи сложнее, много посторонних звуков, да и вообще моё время – день или утро. Ночь время рассуждений, а не скитаний в поисках пропитания. Однако, природа, а точнее волчья неуклюжесть и горы снега в лесу, распорядились иначе. Выползал из-под завалов на какую-то более или менее протоптанную дорожку, я уже ближе к вечеру. Солнце садилось.
С каждым новым порывом ветра я всё больше отчаивался. Ветер не приносил ни новых запахов, ни каких-либо признаков жизни, зато прекрасно давал понять, своими игрищами со снегом, что метели сегодня не миновать. Хорошо, если успею вернуться домой раньше, чем всё начнётся. Но это была бы слишком большая удача, не правда ли? Будь я человеком, я бы опять ухмыльнулся.
Стемнело. Я решил, что удача сегодня повернулась ко мне хвостом и теперь, глумясь, закидывала дурацким снегом, которого будто бы так мало – он ещё и сверху посыпался! Ветер усиливался, ежесекундно меняя своё направление, в какой-то момент мне стало не по себе потому, что я решил, что заблудился, потерялся, а перспектива ночёвки под открытым небом – меня не прельщала. Выгребаюсь из-под очередного сугроба и вдруг что-то слышу. Замираю, весь обращаюсь в слух, пытаясь выудить из жужаще-визжащего воя вьюги то, что услышал секунду назад. Наконец, мне удаётся настроиться на нужную волну – это люди. Грубый мужской голос что-то, кому-то командует. Я проползаю вперёд на несколько метров и удивляюсь тому, что уши не подвели меня даже в подобных условиях. Кое-как по дороге плетётся двойка лошадей, впряженных в небольшую карету. Грубый мужской голос, голос кучера, в который раз громом разноситься над тишиной леса: «Пошла! Ну!». Я припадаю к земле, но продолжаю следовать за повозкой, есть их лошадей я не собираюсь, мой голод не настолько силён, чтобы я потерял остатки рассудка и сунулся к людям, мне просто интересно – что они забыли здесь в такую погоду. Я бы не назвал человека – королём природы, честно говоря, даже её сыном я бы уже не решился его назвать, но вообще-то, люди частенько отличаются умом и сообразительностью, похлеще звериных. И я не знаю, насколько сильным должен быть ветер в голове человека, чтобы он решился куда-то отправиться в пургу, буран и метель. Хотя, люди куда сложнее нас. У них всегда есть кто-то третий, какая-то задняя мысль, какие-то длинные, порою бессмысленные, рассуждения о том, как поступить правильнее. Они слишком много думают и забывают о своих инстинктах. Они теряются в мыслях. Я собственно сейчас тоже, поэтому часть чего-то человеческого – явно вредит нам, а не даёт преимуществ.
Рассерженно фыркнув на себя, я пытаюсь незаметно отряхнуться, так как я уже успел превратиться в свежий небольшой сугроб. Продвигаюсь дальше, слежу за людьми. Интересно, им удастся выбраться отсюда или же они застрянут в лесу? Раньше моих умозаключений на этот, в общем-то, очень простой вопрос, отвечает громкий «ба-бах», пара вскриков и ещё тучка звуков, потонувшая в круговороте из льда, снега и ветра. Чего и следовало ожидать – карету занесло, она завалилась на бок и упала. Кучер, стараясь ругаться не самыми бранными словами в присутствии своего хозяина, кое-как выползает из-под снежных завалов и плетётся вызволять того, а может быть даже и тех, кто в карете. Первой из перевёрнутой повозки выскакивает собака, и я тут же прижимаю уши к затылку. Лишние драки – мне ни к чему. Я не любитель убивать, тем более у людей наверняка есть ружьё или что-нибудь в этом роде. Пока кучер возиться с человеком внутри, одна из лошадей замечает меня, пугается, дура, вскакивает на дыбы, и, дёрнувшись изо всех сил, отрывается от кареты. Кучер кричит, пытается угнаться за ней, но спотыкается и падает в снег, снова заходясь ругательствами. Вторая кобыла – более спокойная и взрослая, презрительно окидывает меня взглядом, фыркает и, терпеливо ждёт, пока кучер отцепляет её от кареты. Убегать она не собирается, ждёт людей. Вполне разумно, я полагаю. Наконец, дрянной управляющий повозкой, помогает выбраться кому-то из кареты. Точнее этот кто-то выбирается сам и опирается на руку кучера лишь в самом конце и, вот тут-то, мои глаза расширяются. Это ребёнок! Я бы не сказал, что она ещё совершенно юна, пожалуй, девочку можно назвать девушкой, но она же всё равно ребёнок! Какого чёрта этот жирный негодяй приволок в лес ребёнка?! Я едва сдерживаю свой порыв зарычать и, вылетев из засады, вцепиться кучеру в глотку. Дети – табу для волков. Мы ничуть не хуже людей понимаем значимость тех, кого принято называть потомками. Они – наше будущее, те, кто останется после нас и продолжит путь на земле, когда мы окажемся в небе. Ни один волк не позволит себе убийство ребёнка, никто добровольно не станет убивать волчат или даже рысят. Дети неприкосновенны потому, что ещё слишком малы, чтобы защищаться. А этот ушлёпок приволок в лес человеческую девчонку! Она же теперь в опасности, идиот! Тихое рычание всё же вырывается у меня из груди, но вьюга и фырканье старой кобылы заглушают его. Мне надоедает следить за глупыми людьми, вернее за безмозглым кучером и несчастной девочкой и, отползая в сторону, я собираюсь возвращаться домой. Я встаю в полный рост и плетусь в другую сторону. Вернее… Я так думал.
Прошло не больше десяти минут, как вдруг я уловил крик. Женский, девчачий – крик той самой девчонки. Она просила её подождать. Ну, слава Богу, этот кучер всё-таки выведет её из леса. Минутку… Где я? Я останавливаюсь, прислушиваюсь, принюхиваюсь. Да. Верно. Я оказался у границы между лесом и небольшой деревенькой. Там они и переждут метель, надеюсь, я больше не встречу этого кучера, иначе убью его за глупость. Я опять сбился. Разворачиваюсь снова и пытаюсь не сворачивать с намеченного пути, встречать других людей сейчас мне бы не хотелось, как вдруг крик повторяется. Ещё и ещё раз. Поскольку это единственный звук, который я могу выудить из безмолвия снежного хаоса, я иду на него. Он является чем-то вроде путеводной звезды, до поры до времени. Я понял, что отошёл от границы с деревней на приличное расстояние. Вдруг, я замечаю девчонку. Ту самую человеческую девушку, которая прислоняется к какому-то крупному камню. Она одна! Абсолютно одна! Треклятый кучер потерял ребёнка! Злоба, одновременно с горечью, ударяют по горлу, я раздосадовано мотаю головой. Очень жаль, дитя. Мы не убиваем, но и спасать я тебя не имею никакого права. Да и не должен. Я бы мог расписать вам всю волчью политику, относительно людей, из детёнышей, подростков и прочего, но в мой нос ударило несколько новых запахов. Волчьих запахов. И я остановился.
Из ближайших зарослей ежевики, на несчастную надвигалась пятёрка волков, десяток светящихся в темноте глаз. Волки были худые, словно высушенные, кожа обтягивала кости, шерсти местами недоставало, взгляды блуждали. Эти пятеро могли бы стать идеальными героями для картины «Голодная смерть». Я ужаснулся. Это было безумие голода, в чистом виде. Такие животные лишены рассудка и здравого смысла, они не помнят законов. Голод зимой не раз вырезал целые стаи, поколения – уносил не одну сотню жизней, но безумие – было хуже всего. Они могут разорвать девочку на куски и это был бы идеальный для неё вариант, потому как они также могут сожрать её живьём. Сама мысль о возможности подобного будущего покоробила даже меня, хотя это обычная для волков жизни. Практически. Людей мы не едим, только если голод дошёл до своего предела. До такого, как этот предел. Их пятеро, но они достаточно слабы… Особенно рассуждать, мне было некогда и, поэтому, я просто выскочил вперёд, загородив собой девочку. Это было спонтанное решение, можно сказать случайное. Я решительно против того, чтобы её съедали. Толпа оголодавших встретила меня грозным рычанием и недовольством, сродни бешенству потому, что они восприняли меня как соперника, а не как защитника. Я думал, что всё начнётся немедленно и изрядно удивился тому, что один из волков, встав слишком ровно для волка в его положении, заговорил со мной.
-Уходи, незнакомец. Моя стая голодала более двух недель, нас было около сорока, а теперь – посмотри на нас – ошмётки было славы. Нас всего пятеро. Уходи. Найди себе другую добычу.
Глядя на этого волка, говорящего спокойно и выдержанно, я прикинул, что он и был вожаком этой, некогда огромной стаи. Я даже знал его. Их. Знал откуда они потому, что только одна стая в этом лесу была такой огромной. Я прянул ушами, в знак понимания, но с места не сдвинулся.
-Мне очень жаль твою стаю. Но зима всегда была наравне с голодом и вымиранием, тебе ли этого не знать, ведь только морозы этого года сумели сломить всех твоих волков окончательно. Я понимаю, что голод овладел вами, но я не уступлю и не дам убить вам эту девочку. Она человек, и это не идёт наравне ни с какими законами. Я прекрасно понимаю, что не в моём праве вмешиваться в круговорот вещей, каков он есть, но я не дам убить вам эту девочку. – Я клацнул зубами, подтверждая свои слова. Вожак фыркнул, я чувствовал раздражение, витающее вокруг него, и его подопечных. Для человека наша перепалка не могла быть ничем кроме «рыков» и переминаний с лапы на лапу, но мы разговаривали. Разговаривали за зря, оба ведь знали, каков будет конечный ответ каждой стороны.
-Что ж, раз ты решил защищать эту человеческую девочку – защищай, но ты умрёшь вместе с ней. – И они кинулись на меня. Бороться с пятью нормальными, взрослыми волками – невозможно, но волки, которых одолевает голод – совсем другое. Мне не составило большого труда, уложить каждого из них и, поскольку я знал, что живыми они бы догоняли меня и девчонку до тех пор, пока не сотрут лапы в кровь, я укладывал их замертво. Искусанный, с окровавленной мордой, я растянулся посреди этих мёртвых худых собак, которые некогда могли называться волками. Я тяжело дышал, но восстанавливать дыхание времени не было. Запах борьбы или крови может привлечь куда больше желающих на право поедания человека, чем пятёрку дохляков. Я окунаю морду в снег и, надеясь на то, что фокус сработал, оборачиваюсь к девушке. Я сажусь напротив неё и, как можно медленнее, произношу:
-Нужно убираться отсюда. Могут прийти медведь или рысь. С ними я не справлюсь.