По поверхности воды беззвучно скользили потоки ветра, гнали её к берегам, она повиновалась их ненавязчивому игривому напору и изгибалась волнами. Ветер будто затеял соревнование, шуточное и даже насмешливое, ведь не будь его - вода превратилась бы в бесконечно ровную гладь, без единого изъяна, без единого движения. А он смеялся, этот быстрый и лёгкий ночной охотник, резво бросал в воду свои насмешки, ничуть не злые, но подстрекающие. Вода ворчливо и неповоротливо двигалась, извивалась, гнулась, как глиняная. То, что она была рождена жидкой и податливой – не её вина, и то, что ветер взял за правило постоянно пытаться её расшевелить – тоже не её вина, однако, иного выхода, кроме как оставаться ведомой, у неё не было. Эта молчаливая гонка могла бы продолжаться ещё долгое время, если бы ветер вдруг не устремился к берегам. Он кружил у высоких елей, собирая их шепот и улетая к другим берегам. Тысячи голосов наполняли лес, становились громче и громче, будто кто-то задел их самую больную рану. Ту, которая затягивалась каждый день, и каждый день раскрывалась и кровоточила вновь. Ту, которая существует в их сердцах слишком долго, к боли которой они уже успели привыкнуть, но всё ещё не могут смириться. И они день за днём пытаются донести свои мольбы, угрозы, крики до любого, кто их услышит. Они ждут помощи, а помощь не приходит. И ветер, их единственный проводник, бросает затеянную им веселую игру ради того, чтобы пролететь над кронами деревьев и, вобрав в себя слова каждого из них, устремиться к холму, на краю которого виднеется одинокая фигура.

Эльф был неподвижен. Его глаза выбрали одну, абсолютно ничем не отличающуюся от остальных, точку на поверхности воды и замерли, в то время как пальцы рук практически незаметно подрагивали, но не от холода или волнения. Мысли, казалось, блуждали где-то совсем далеко, настолько, что они слились в маленькую точку, и отделить даже самые противоречивые друг от друга не представлялось возможным. Шепот многовековых деревьев превращался в гул, а затем снова затихал, будто испытывал на прочность своих слушателей загадочными речами и тайными переговорами. Леголасу не был знаком язык, на котором они рассказывали свои истории, однако, он мог уловить волнение в голосах некоторых, угрозу в других, настороженность в третьих. Этот лес был древним, древним настолько, что в каждом из его многочисленных голосов слышалась неподдельная скорбь. Такая, какую не даже при всем желании не спрячешь от чужих ушей и глаз. Какую невозможно забыть или равнодушно игнорировать. Она будет прорезаться сквозь радость и злость, сквозь счастье и ненависть. Что-то тревожило этот лес, что-то тёмное и зловещее пробивалось в его песни, руководило им. Эльф не мог понять, сколько бы ни пытался, почему на него давит опустошающее чувство подвешенности, неопределённости.

Те деревья, больные и израненные, что встретились ему в самом начале пути, были словно заражены: их собственный дух был подавлен чем-то извне. Но это что-то было странно родственным самому лесу, будто было частью его долгие-долгие годы, будто было рождено раньше него, раньше всего живого. Если бы Леголас был дома, он бы назвал «это» сущностью, внедрившей своё пагубное влияние в окружающее её пространство. Именно таким было и его родное Лихолесье, повергнутое и тёмное, но всё ещё живущее.

Эльф медленно закрыл глаза и принялся слушать ещё более чутко, пытаясь понять печальную речь. Было очень сложно, ведь он не знал ни единого слова, не понимал смысла. Единственное, что он смог уяснить, так это то, что песни всколыхнули в нем отчаянное желание помочь. Резко открыв глаза и ещё несколько раз обведя взглядом поверхность воды, Леголас развернулся и решительно зашагал в лагерь.

Мягкая темно-зелёная трава приятно шуршала под ногами, тёплая земля слегка продавливалась, словно совсем недавно прошел короткий дождь. Прохладный ночной ветер поддувал в спину со стороны водоёма, ненавязчиво подгоняя одиноко шагающего мужчину. Эта ночь, этот ветер, теплота воздуха, едва уловимый запах костра и хвои, даже тяжёлая атмосфера печали – всё было ему знакомо. Но в то же время он понимал, что забрел на этот раз слишком далеко. Вероятно, он свернул не в ту сторону, хотя это само по себе казалось невозможным, потому как в родном Лихолесье Леголас ориентировался исправно; или случайно попал под чары заколдованного Дол Гулдура. Если учесть то, что в Бресилиане царит магия, которую эльф и сам мог чувствовать, то, возможно, открылся какой-то тайный путь или что-то подобное этому. В любом случае, сейчас он находился очень далеко от дома, хоть всё и казалось до боли знакомым. Беззвучно шагая вперёд, Леголас внимательно осматривал окружающие его вещи и не мог не сравнивать их с теми, среди которых прожил всю свою долгую жизнь.

Сейчас, глубокой ночью, небо освещали лишь звёзды, но днём в лесу было довольно светло, несмотря на то, что лучам солнца приходилось пробиваться сквозь густую пелену тумана. В Лихолесье же практически всегда царил полумрак, а меж толстыми, изогнутыми под неестественными углами, стволами деревьев увидеть что-то было крайне трудно. Небо здесь было чистым, украшенным россыпью мерцающих звёзд, казалось, протяни руку – и коснёшься его. Пальцы окунутся в прохладный вязкий туман, а звезды соскочат со своих мест и сгрудятся вокруг них, покалывая своим светом. Это было так волшебно и в то же время реально и ощущаемо, что эльф не мог не остановиться, не задержать взгляд на завораживающей бездне. С одной сияющей точки на другую, с неё на третью, и так до бесконечности, ведь даже зоркие глаза Леголаса не могли охватить своим взором всю небесную гладь целиком. Он стоял на месте и с детской восторженностью разглядывал всё, что встречалось на пути, будто это видится ему в первый раз. Медленно опуская взгляд на верхушки деревьев, мягко ступая к обрыву, эльф протягивал руки к растущим здесь тоненьким елям и бережно проводил по молодым стволам кончиками пальцев. Он чувствовал, что здесь их дух силён и чист, но бесконечно испуган. Долийцы были рядом, но они рано или поздно должны были покинуть эти места, и деревья словно чувствовали, что снова останутся одни. Чувствовали угрозу незримой тьмы. Леголас подошел вплотную к самой низкой из елей и опустил ладонь на её хрупкую ветвь. Она росла на самом краю обрыва, но от дующего с воды ветра была заслонена своей подругой, стоящей впереди и более крепкой.

- Чего же ты боишься? – Пальцы медленно двинулись вниз, ласково поглаживая шершавую кору. На лице эльфа читалась тревога, как отражение той, что таилась в душе леса. Мимо пронёсся ветер, на мгновение всколыхнувший тонкие иголки на ветвях соседних деревьев. Ель будто задрожала от холода, и сейчас это казалось настолько правдоподобным, что Леголасу захотелось укрыть её солнечным светом. Он не знал, поймёт ли она его речь, но был уверен, что в его успокаивающей интонации она различит желание помочь:

- Eliadh morn, Aur toladh, Anor amrunnadh. – Конец фразы он произнес практически шёпотом, а на его лице больше не было беспокойства, только теплая улыбка. Эльф не знал, смог ли он вселить надежду в этот трепещущий от малого порыва ветра дух, но чувствовал, что был хотя бы услышан. Это повлияло на его настрой однозначно в лучшую сторону, посему, ещё раз проведя ладонью по стволу дерева, он направился в лагерь с улыбкой на губах и воодушевлённым блеском в глазах. По крайней мере, сегодня ночью духу не будет страшно.

Лагерь долийцев был поставлен на небольшой поляне, на месте старых руин, накрытый сверху лишь звездным небом. Вдоль протоптанной лесной дороги стояли источники голубоватого света: заключенные в кованую основу стеклянные сосуды с огнем, висящие на изогнутых толстых ветвях деревьев. Они не давали много света, но добавляли царящей здесь атмосфере загадочности. Фонари зажигались лишь ночью, как понял Леголас, ведь он сам видел, что днем они были потушены, однако, даже при дневном свете на земле вокруг них оставался бирюзовый ореол, и это выглядело поистине волшебно: как будто земля впитала в себя тепло этого загадочного голубого пламени. Несмотря на открытое пространство, в лагере было очень уютно, казалось, что лес за его пределами – нечто совершенно противоположное и опасное, и лишь здесь царит благоприятная атмосфера комфорта и размеренности. Хоть долийцы и не были похожи на привычных Лихолесскому принцу эльфов, он видел в них что-то родное, даже их причудливые палатки оставляли какие-то знакомые ощущения. Расставленные по всему периметру передвижные повозки - аравели, нагруженные тяжелыми мешками и бочками, говорили о том, что племя готово в любой момент отправиться в путь. Леголас вдруг подумал, что ему хотелось бы жить так же: переходить с места на место, путешествовать и в любое место привносить частичку своего собственного дома. Наверное, сами долийцы посмеялись бы над ним, скажи он это, наверное, он бы и сам посмеялся, но эта мимолётная и очень ёмкая мысль, как бы то ни было, осталась с ним.

Лунный свет падал на высеченные из светлого камня лики почитаемых долийцами Богинь. Жители Средиземья не поклонялись Богам, они чтили героев древности и их подвиги, но Леголас посчитал, что эти верования практически параллельны и весьма сравнимы с долийскими. Он находил много сходств между народами, многие из которых касались даже истории. Сарел, долийский сказитель, очень долго разговаривал с чужеземцем, Леголас даже чувствовал некоторое неудобство по этому поводу, потому как наверняка задавал слишком много вопросов. Однако сам Сарел, как только узнал, что разговаривает не с полуэльфом, как он поначалу решил, а с выходцем из другой страны, неизвестной ему, очень удивился и сам с интересом спрашивал своего собеседника обо всем, что приходило в голову. Перед тем, как они поменялись ролями, Леголас успел узнать много интересного о Богах, почитаемых долийцами, об их первой родине, об их печальной судьбе. Сарел рассказывал о битвах, которые произошли в этих местах, о том, что ещё до того, как поселиться в Арлатане, эльфы жили именно в Бресилиане. Его восторженный слушатель забыл обо всем на свете, весь превратился в сплошной орган слуха и с жадностью впитывал информацию. Вопросов была уйма, но времени катастрофически не хватало. Леголас мог слушать захватывающие истории на протяжении нескольких дней подряд, поэтому ту скудную пару часов он воспринял, как пару минут. Долийцам был необходим сон, а ещё они должны были оказать должную заботу своим раненым, и этому чужеземец мешать не стал. Здешние эльфы были столь маленькими и хрупкими, казалось, что они сотканы из полупрозрачного шелка, сшиты тонкими нитками, и при малейшем дуновении ветра могут просто исчезнуть. Но это лишь обманчивое впечатление. Под их невинностью скрывалась изящная смертоносность, скорость и ловкость. Однако даже это не спасло их от неожиданной угрозы в виде оборотней. Леголас впервые сталкивался с подобными созданиями, поэтому не мог сказать что-то определённое по поводу них ни несколькими часами ранее, ни сейчас.

Эльф повернул голову вправо и с радостью обнаружил, что всем раненым и заражённым стало намного лучше: они мирно спали, набирались сил. Он был уверен, что наутро все они смогут встать на ноги, и их соплеменники будут счастливо улыбаться, глядя на них. На их долю выпало много испытаний, но они стойко выдерживали все напасти и двигались дальше, они остались верными своей природе, своим Богам, своим традициям. Они достойны уважения, достойны лучшей судьбы. Уголки губ эльфа медленно поползли вверх, он продолжил двигаться вперёд, полный уверенности в счастливом исходе.

Впереди, прямо за высокой светлой колонной, горел костёр. Вокруг располагались деревянные лавки, а рядом расстелен ковёр, на котором днём стояли тарелки и емкости с провизией. Сейчас на ковре была лишь пустая корзинка из-под хлеба, да и вокруг костра никто не суетился. В лагере было тихо и пусто, было слышно лишь потрескивание углей и отдалённая непрерывная трель сверчка. Леголас провёл глазами по разрушенным стенам, покосившимся и заросшим высокой травой, затем бесшумно подошел к костру и спросил:

- Здесь был какой-то город? – Он обращался не в пустоту, конечно же, а к человеку, сидящему прямо на земле. Сарел рассказал ему достаточно много, но далеко не всё. Обделен вниманием был и этот вопрос. Теперь эстафету принял Айдан Кусланд, Серый Страж, как он сам сказал. Только вот на страже чего он стоял, Леголас так и не понял. – Если и был, то разрушило его отнюдь не время.

Эльф повернулся к человеку и, остановив на мгновение взгляд на его лице, опустился на землю. В голове уже зарождались вопросы, и их было так много, что, казалось, ещё чуть-чуть, и все они скопом выплеснутся изнутри, не оставляя ни единого шанса разобраться в них. Леголас даже не знал, с чего ему начать, он лишь продолжал молча смотреть на языки пламени, сквозь них различая черты лица собеседника. Этот мужчина показал себя, как достаточно рассудительный и разумный человек, из двух зол он не выбрал меньшее или более выгодное, он нашел лучшее решение, предотвратил гибель невинных существ. Возможно, отец назвал бы его сейчас легкомысленным и доверчивым, но Леголас проникся уважением к Стражу даже за столь короткий период времени. Мысли об отце заставили его улыбнуться: Король наверняка уже разнёс добрую половину Лихолесья, перебив всех пауков и иссушив Черную Реку в поисках пропавшего сына. Почему-то принц нисколько не беспокоился о психическом состоянии своего единственного родственника, наоборот, он решил, что такого рода опыт ему даже послужит пользу. Решив отойти подальше от мыслей о доме, Леголас нарушил молчание, обратившись к собеседнику:

- Так кто же такие Серые Стражи? – Он всмотрелся в лицо напротив и решительно выждал пару секунд, однако, дольше продержаться не смог. – И что это за существа такие, с которыми мы сражались в лесу? Они похожи на орков, но выглядят, всё же, немного по-другому.

На жилище эльфов иногда случались атаки орков, и Леголас не раз участвовал в их отражении, он очень хорошо запомнил внешний вид этих тварей; в Бресилиане же они столкнулись с чем-то отдалённо напоминающим их. Это послужило ещё одним связующим звеном между миром, известным эльфу, и этим, о существовании которого он даже не подозревал. Возможно, отец заточил себя настолько глубоко в своих подземельях, что полностью потерял связь с окружающим миром, не замечая даже, что вместе с собой погребает и свой народ. «Когда-нибудь он проснётся», - подумал Леголас, вздыхая и снова опуская взгляд на пламя. От него волнами исходил жар, а поленья тихо потрескивали, местами уже истлевшие. В памяти вдруг вспыхнуло воспоминание, заставившее эльфа вернуться мыслями к сидящему напротив Айдану. В момент им полностью завладело чистейшее любопытство.

- Там, в лесу, твои глаза, - он не сразу смог сформулировать мысль, толком не понимая, как объяснить то, что он видел. – Они светились, или… Светились?

Вопрос прозвучал одновременно как вопрос и как утверждение, потому что Леголас не сомневался в том, что видел, но подобного до сего момента ему созерцать не приходилось. Выглядело это в любом случае потрясающе. Эльфа завораживали удивительные вещи, и этот случай по всем пунктам подходил под описание «удивительный». Глаза Кусланда вспыхнули голубым светом, оставляющим после себя полупрозрачную дымку при передвижении, и свет этот не угасал до тех пор, пока не упало на землю последнее существо из тех самых, что показались Леголасу знакомыми. Это было необычно, непонятно, но чертовски красиво. Тогда не было времени на расспросы, но сейчас впереди было несколько часов ночи, и если Страж не отправится спать, Леголас с радостью заполнит эти часы собой.