Капитан звездолета — очень ответственная и важная должность, и человек, что гордо может именовать себя капитаном, автоматом становится фигурой значимой и в чем-то даже символической. Его обязанности могут принимать любую форму, от вдохновенного сиденья в капитанском кресле и разглядывания одухотворенным и задумчивым взглядом разворачивающейся за смотровым окном бездны космоса с ее точками-звездами, что как горошины рассыпаны по черноте, до не менее вдохновенного расхаживания по мостику, в процессе которого, всенепременно, должны рождаться невероятно верные и удивительно разумные решения, что призваны облегчить жизнь экипажа и выполнение возложенных на его плечи миссий. Что-то, несомненно, менялось: эпохи, форма, положения устава, члены экипажа, задачи, сами капитаны; но суть оставалась прежней — капитан есть символ корабля. И сейчас символ звездолета USS Энтерпрайз пулей вылетел из медотсека и, предпочитая довериться своему шестому чувству, наугад кинулся по коридорам куда угодно, но лишь бы подальше от этого треклятого медблока и человека, им заведующего. Однако, стоит пояснить, в чем же причина такого странного поведения Кирка, что еще недавно свято был уверен в верности своих суждений по поводу руководящей должности на корабле.
В общем, суть всей проблемы, что на данный момент занимала большую часть думающего органа Джеймса, состояла в том, что, каждый раз садясь в капитанское кресло, парень допускал одну и ту же ошибку: он не брал в расчет того факта, что его представления об обязанностях капитана и представления его экипажа — это совершенно два различных полюса, которые, как «+» и «-» рано или поздно притягиваются друг к другу, образуя прочную и не всегда положительную связь, результатом которой становятся некоторые разногласия. Основной камень преткновения заключался в том, что вся команда поголовно, кроме, пожалуй, Чехова, но тот просто не успевал за своим любопытством и крайней увлеченностью работой что-либо заметить, считала, что Джим — безалаберный, безответственный и безумно непредсказуемый человек, которого допускать в руководству кораблем примерно также разумно, как дать обезьяне гранату и показать, как выдернуть чеку, а лучше и вообще без чеки, ну чтобы наверняка. Сам Кирк, конечно, так не считал, и сбрасывал все на то, что это ребята утрируют, а, как правило, и вообще не обращал на возмущения внимания; он действительно не был безответственным, он даже знал, что означает слово «ответственность», но просто, в силу своего характера и неспособности сидеть на жопе ровно, из его идей и «приказов» по больше части выходило что-то либо безумное, либо несуразное, либо все это вместе, да еще и со вполне ощутимой опасностью для жизни, а его гипертрофированное чувство справедливости, просыпающееся почему-то всегда тогда, когда есть та самая непосредственная угроза жизни, вообще тема для отбельного разговора, монолог для которого с радостью бы составил лично каждый второй член экипажа. 
Так вот, суть этого лирического отступления в том, что Кирк свято верил, что капитан — фигура неприкосновенная во всех отношениях, если только сама этого не захочет, но на деле же на Энтерпрайзе все выходило с точностью до наоборот: один только Боунс рушил этот стереотип на раз-два, все пытаясь провести полный медицинский осмотр, которого пока, слава богу, Джим успешно избегал. В тоже время, это не мешало МакКою предпринимать очень напористые и почти увеличивающиеся успехом попытки провести вакцинацию от очередной страшной космической болезни, в результате которой, как он утверждал, размахивая медицинский трикодером и чуть не отправляя в нокаут раньше времени, ваши волосы могут позеленеть, а глаза поменять дислокацию на более удобную где-нибудь в области пола с обязательными спецэффектами в виде кровавых потоков. Кирк же, в свою очередь, в отмазку, что укол — это как комарик укусит, уже давно не верил, ибо либо у Леонарда там, где он рос, комары были размером с гиппопотама и такими же зубами на хоботке, либо капитан просто чего-то в жизни не понимал, но, так или иначе, активация функции «хитрожопость» при виде начальника медотсека происходила как по часам, что спасало Джима от экзекуции. До сегодняшнего дня.
Как уже описывалось ранее, на данный момент Джеймс тщетно искал убежище, сделав ноги из медблока, в который его заманили под благовидным предлогом оценить новое оборудование, что было приобретено на станции, которую недавно посетил Энтерпрайз. Вообще, можно было и догадаться, что что-то тут не чисто, но если начальник медицинского отсека просит зайти и глянуть на новые примочки, то почему бы и не поверить ему, он же еще и твой друг, в конце концов. Так вот, ныне Джим зарекся верить Леонарду на слово, а в медблок ходить только в сопровождении кордона из охраны, дабы, если что, первый коварный удар получал не он, а кто-то, кто чуть более устойчив ко всякого рода вакцинам и не распухает после них как воздушный шарик. И вот, вспоминая приятное и еще такое недалекое прошлое, капитан, крутя головой по сторонам на очередной развилке, как-то забыл, что такие забеги у ни с доком — не новость, и, если он сам всегда драпал строго туда, куда смотрели глаза, то Боунс, судя по всему, отлично выучил план коридоров, потому что в следующую секунду после того, как он вдруг услышал за спиной шаги, ему в шею, чуть выше ворота черной водолазки, с уже знакомой и крайне противной болью, впилась игла шприца, через которую спустя мгновение с отвратительным звуком, словно бы открыли банку с газировкой, предварительно засунув ее в центрифугу, в его несчастный организм поступила очередная доза какой-то медицинской пакости, которую МакКоя величал «вакциной», «лекарством» или чем-то еще из разряда «обязательно к принятию любым, в том числе и насильственным, способом». А дальше мозг, сообразив, что произошло, успел отдать лишь одну команду, смысл которой сводился к тому, чтобы тело, падая, не расшибло голову, в которой мозг засел, да и вообще не убилось бы случайно любым другим способом. Следующим этапом реакции на происходящее стало головокружение, в котором, впрочем, разум уже участия не принимал; дальше были автоматические попытки повернуться и высказать заплетающимся языком обидчику все, что Кирк по этому поводу думает, хотя все свелось к одному поругательному слову и паре бессвязных звуков, какие могла издавать только умирающая рыбка, и не важно, что рыбы вообще молчат; в конце, ноги плюнули на происходящее и решили позволить телу принять горизонтальное положение, подкосившись и пустив прокладывание траектории падения на самотек; а потом в голове кто-то выключил свет.

И уж лучше бы этот самый свет больше никто не включал, потому что, как и ожидалось, возвращающееся сознание притащило за собой массу неприятностей, например, бешено-яркие лучи света, что били по только собирающимся открываться глазам, причем последним такое положение вещей совершенно не понравилось и они, запротестовав, опять закрылись. Но зато открылся рот, который, решив высказать общее состояние организма, сначала издал непонятный звук, уже больше напоминающий возмущение той самой умирающей рыбки по поводу того, что ей даже сдохнуть спокойно не дали, а после даже умудрился из памяти извлечь вполне осознанное, и даже имеющее смысл, выражение:
- Что... Какого черта? - тут глаза перестали дуться и опять приоткрылись, почуяв общую движуху, которую затеял организм в попытках пошевелить конечностями, которые словно бы замуровали в свинец, что им совсем не нравилось и недовольство это они выражали в болезненных наездах на мозг при каждом движении; тем временем глаза успели отметить знакомые занавески, которые неясно вообще нафига висели на окне, ибо от света ни капли не спасали. Помниться, он эти занавески свято клялся выбросить и купить нормальные, как только ему станет не лень или когда они в следующий раз вернуться на Землю... Тут вопрос «Где я?» отпал сам собой за отсутствием причин его задавать; но зато на повестке дня родился новый вопрос: - Как... как я тут... - слова с трудом выбирались на свет божий, а чугунная голова гудела и пыталась снова отрубиться, в то время как уже довольно бодрые глаза с радостью отмечали знакомую обстановку и возникшую в дверном проеме фигуру, к слову, тоже знакомую. А вообще, по факту во всей этой ситуации радовались только глаза, все же остальные части тела, в том числе и мозг, очень хотели этой знакомой фигуре высказать и показать все, что о ней думают, но вместо активных действий вынуждены были скинуть функции парламентария на рот, который незамедлительно изрек: - Боунс, что за дрянь ты опять мне вколол?
Чуть приподнявшись, Джим принялся сверлить убийственным взглядом друга, не имея пока более весомых и болезненных способов высказать весь спектр накопившихся эмоций.

Как известно, человеческий мозг — это субстрат стольких проблем, что любая жопа обзавидуется и позеленеет от одной мысли о тех перспективах, что открываются перед головой в плане нахождения неприятностей на ровном месте. Так, например, в голове могут уживаться бок-о-бок паранойя и бескрайний сказочный оптимизм, пессимизм и реализм, огненный пыл холерика и ракушечная замкнутость флегматика, болтливость и партизанское молчание, причем порой можно наткнуться на такие смеси, что знаменитый коктейль Молотова постеснялся бы и нос показывать рядом с такими уникумами; ну и, конечно же, в наших мыслях живут фобии. Например, боязнь врачей — ятрофобия, а еще разнообразные нозокомефобии, фармакофобии, патофобии и куча других фобий, которые придают повседневной жизни, в то числе и походу ко врачу, особую пикантность, что собственно, самими гражданами в белых халатах рассматривается как тяжелая болезнь, которую необходимо лечить, и не важно, что бедный пациент до смерти этого самого лечения, которое призвано его от страха избавить, боится, и таким образом возникает замкнутый круг, из которого есть только два выхода: либо слабохарактерность врача или больного, либо их же твердолобость, причем в случае столкновения обоих этих вариантов, то есть упертости с упертостью или тряпочности с тряпочностью, всенепременно и без каких-либо сомнений выходит что-то очень плохое и на лечение совершенно не похожее, а больше смахивающее то ли на издевательства и пытки, то ли на попытки кого-то убить.
Собственно, как ни удивительно, Кирк ни одной из этих фобий не страдал, и в свое время в Академии исправно и очень радостно ходил на все прививки, особенно если знал, что делать их будет симпатичная медсестричка, приговаривая, что он уколов не боится; однако, факт полного отсутствия каких-либо страхов не помог ему избежать вот того самого столкновения, которое приводит к какой-то гораздо более жуткой ситуации, чем была до начала лечения. Тут напрашивается закономерный вопрос, почему же, собственно, капитан столь трусливо и довольно бодро улепетывал от доктора, когда тот всего-то пытался сделать ему безобидный укол. Так во-о-о-от, причин тут несколько. Ну, стоит начать с того, что Джеймс никак не мог не то что простить, а просто забыть ту первую инъекцию, сделанную Боунсом из якобы добрых побуждений, и от которой он в скором времени вполне успешно мог сойти за немного крупного, но все же представителя семейства рыб-ежей, только без иголок и жабр, хотя кто знает этого Боунса, вдруг и они бы появились, не найди он противоаллергенный препарат. Потом необходимо припомнить, что, по какому-то удивительному стечению обстоятельств, все эти треклятые уколы по ощущениях напоминали «поцелуй» пылесоса, который пытается на обратной тяге воткнуть вам в шею иглу и сделать вид, что все так и было уже до него. Третьей причиной всплывала та сама твердолобость, причем обеих сторон, которая не позволяла одной смириться с участью очередной аллергии, в появлении которой она не сомневалась и, как выяснилось сейчас, была совершенно права, а второй — принять факт маленького вранья в отчетах, которые наверняка никто не читает, как утверждала в свою очередь первая сторона, пытаясь отбиться от очередного шприца. Таким образом выходило, что хорошая память и вредность были способны загубить энное количество заготовленных шприцов с вакциной, кучу нервный клеток, вагон времени и, в конечном итоге, все равно свестись к противостоянию двух упертых баранов, в результате которого один баран был вынужден присматривать за другим, дабы последний не отбросил копыта лишь потому, что еще и дико ленив или вечно занят какими-то мифическими делами и никак не может узнать, на что же у него есть аллергия, а что можно спокойно принимать во внутрь.
- Сейчас у меня болит все, словно меня пропустили через мясорубку! - зло огрызнулся Кирк, когда Леонард дружественно хлопнул его по плечу, и которого - капитана, в смысле, - разворачивающиеся в его собственной голове философские баталии мало интересовали.
Действительно, на данный момент, философские предпосылки и аспекты данной проблемы для Джеймса резко отошли на второй план, предоставив простор для размышлений над такой проблемой, как люто-бешено болящие конечности и, особенно, голова, которая сейчас была занята составление пространной петиции по поводу своего плачевного состояния и, как только текст будет отредактирован и одобрен мозгом, рту должны были опять передать права парламентера для озвучивания требований, изложенных в обращении. До тех же пор, пока работа не будет закончена, всем заведовали глаза, что сейчас уже без радости, а с нескрываемым недовольством, грозившим вылиться в ненависть6 смотрели на мелькающий перед глазами трикодер, что уже столько крови Кирку выпил и, как чуял парень, на этот это маленькое изобретение Сатаны не остановится, собственно, как и его владелец, который, к слову, вел себя так, словно ничего не случилось и у них так вся команда после вакцинации дружно валится в обморок. Но глаза, будучи довольно пассивным органом, были просто не в состоянии сделать что-либо с обидчиком, поэтому совет всего организма принял решение сделать еще попытку проявить свое недовольство в движениях, но, прежде чем хотя бы один нерв соизволил дрогнуть, Боунс уже с самым безразличным видом вколол Джиму очередную пакость, пообещав, что сейчас последнему полегчает и вообще все станет лучше, чем после рассола в особо тяжелое утро, во что Кирк, естественно, не поверил, дернулся, когда игла достигла цели, еще раз злобно посмотрел на друга, после чего с удовольствием и облегчением заметил, что он даже не потерял зрение, а, кажется, наоборот — организм немного успокоился и даже на время попросил голову отложить составление петиции, дабы насладиться ощущением некоторого облегчения, что начало в ней расползаться, как круги на воде от камушка. Позволив себе на минуту снова откинуться на подушки, после чего почти сразу, как только некоторая слабость в теле начала спадать, резво принять сидячее положение, Джим с прежним неудовольствием и даже некоторой враждебностью уставился на Боунса, что сидел рядом с кроватью, как ни в чем не бывало; от подобной наглости барзометр Кирка в панике сообщил хозяину, что у них есть конкурент, на что парень нахмурился и решил все-таки прояснить ситуацию, дабы исключить любую возможность недопонимания, но предварительно ему на глаза попался мирно покоящийся рядом с его еще плохо сушащейся рукой трикодер МакКоя, который док, судя по всему, еще не раз собирался применить для расшатывания нервов капитана. А дальше опять был туман, в который ежик Кирк благополучно ушел на момент свершения дерзкого преступления, которое должно было заменить месть за все хорошее медицинское обслуживание до тех пор, пока тело окончательно не сообразит, что мозг имеет право им управлять. Итак, далее было следующее: трикодер волшебным образом словно бы сам прыгнул в руку Джиму, рука сама, обрадовавшись этому факту, согнулась в локте и довольно резко замахнулась, чтобы уже через секунду разжать пальцы и выпустить маленькое шайтан-устройство в сидящего рядом с кроватью, позволив глазам насладиться прекрасным зрелищем того, как трикодер быстро и довольно метко летит в Боунса и радостно встречается с его переносицей, отскакивая и падая на пол с противным звуком разбивающегося казенного имущества.
- 1:1, док, ничья, - Кирк усмехнулся, криво, но уже не так зло, как раньше, хотя желание высказать претензии в грубой форме все еще не исчезало, особенно если учесть, что на руках он уже успел заметить какие-то волдыри, от которых лицо непроизвольно скривилось, а рука опять поднялась, правда на этот раз в демонстрационном жесте, - А вот за это я еще возьму реванш, ясно?
Наступило время немного успокоиться, так что Джеймс, уже вполне дружелюбно посмотрел на друга, потянулся, с тоской взглянул на руки и опять на Боунса, после чего глубокомысленно изрек, неопределенно мотнув головой, пытаясь этим движением окинуть все помещение:
- А что ты... Вернее, что мы делаем на Земле? Что, мое состояние после твое чудодейственной вакцины стало настолько хреновым, что меня списали? И если это так, что ты труп, - весомо закончил Кирк, опять принявшись елозить на кровати и пытаясь найти удобное положение, а заодно и стоя планы поскорее добраться до холодильника, ибо, как подсказал очнувшийся желудок, жрать он хотел так, словно не ел несколько суток.