Наверное, это было слишком необдуманным и рискованным поступком даже для такого человека, как он. Посудите сами, сбежать в самый разгар университетских занятий прямиком перед парой микробиологии, прикинувшись ужасно уставшим, больным, изможденным и вообще умирающим (как ему удалось в медицинском учреждении провернуть такой спектакль – загадка), чтобы со всех ног, как только те переступили порог учебного здания, ринуться в излюбленный ларёк за цветами. Позади остались четыре рабочих часа, которыми он не то чтобы пренебрегал, отнюдь, он обожал медицину, но как она может ставиться на противоположные чаши весов на пару со свиданием? Разумеется, образование всегда должно стоять превыше мирских развлечений, но что поделать… что поделать. Иногда стоит позволить себе немного развеяться, даже если ради этого придётся пожертвовать тем, чем дорожишь чуть ли не до дрожи в коленях. Он никогда не прыгал выше собственной головы, поэтому все мысли о том, что однажды ему придётся пропустить занятия вот так – на раз-два, - всегда заставляла испытывать вполне оправданный страх. Возможно, именно поэтому у него зашкаливал пульс, когда он отпрашивался у директора. Или на лбу выступал холодный пот, а ноги подкашивались, когда он крадучись спускался по лестнице. А ещё, может быть, именно по этой причине у него кружилась голова, когда он проходил мимо охранного пункта и вяло, слишком вяло говорил «до встречи» улыбчивому пожилому сторожу. Впрочем, стоило ему пройти немного вниз по улице и свернуть за угол, морок как рукой сняло.
Тёплый весенний ветер осторожно шелудил его светлые волосы, которые были если не всегда в идеальном состоянии, то изредка растрёпаны из-за довольно забавной привычки зарываться в них пальцами в моменты особо сильной задумчивости. Вся тщательная укладка «волосок-к-волоску» просто шла прахом, стоило его тонким пальцам спрятаться в причёске и начать бездумно тягать себя за пряди. Он свято верил в то, что таким образом кровь быстрее прильёт к его голове, а вслед за ней и мозг начнёт работать усиленнее, нежели раньше. Но к чему сейчас, скажите, к чему этому непрошенному ветру, принесшему запах влажной почвы, свежей травы и какой-то запредельный аромат молодых цветов, встревать в его привычки и разорять тщательно уложенные волосы? Он заметил это в стекле одной из многочисленных припаркованных в неположенном месте машин и раздосадовано цокнул языком, тут же тормозя и заглядывая в чуть запылённое, но всё же светлое зеркало бокового вида. Пальцы виолончелиста зарываются в светлые пряди, медленно пропуская их и предельно осторожно укладывая выбивающуюся непослушную чёлку на бок, затем плавно проводят по затылку и бегло откидывают короткие тонкие волосы со лба, небрежно возвращая их в причёску. Эта щепетильность по отношению к своему внешнему виду была сродни мании. Именно с таким выражением лица он нажимал на курок, когда наводил дуло на очередную свою жертву. Или же протыкал её ножом. В глазах отражался восторг о проделанной работе, нет-нет, он не был мясником. Он был творцом, который доводил всё до совершенства.
Очередь таяла так, словно её превратили в вечную северную мерзлоту, не поддающуюся теплу палящего с небес солнца. Руки нервно сжимались в кулаки. Кондиционер, прогоняющий прохладный воздух по помещению, где в многочисленных кадках стояли пышные разномастые цветы, гудел так, словно был готов взлететь, проломив потолок, и устремиться вверх. Голова начинала болеть. Нет, он тут же вскидывает руки к вискам и начинает усиленно их массировать, чтобы избавиться хоть на секунду от назойливого гула, раздающегося в его голове. Если он явится на свидание в таком состоянии, то оно будет заранее обречено на провал. Предвкушение катастрофы и восемь взрослых женщин впереди по очереди начинают давить на нервы, как на струны фортепиано, и глухой звук, который издаёт кондиционер, становится безликим по сравнению с тем, как раздосадовано вздыхает тот, кто потратил пятнадцать минут на кажущуюся бесконечной пытку. Приглушённое «прошу прощения» звучит как-то уж совсем невесело, когда он пробирается к выходу и идёт вверх по ступеням, ведущих на душную улицу. Было неправильным являть ей себя с пустыми (и трясущимися) руками. Волнение вновь брало над ним верх, заставляя затравлено рыскать по пестреющим вывесками улицам, а губы дрожать в каком-то странном капризном порыве. Казалось, что он сейчас встанет посреди шоссе и раздосадовано топнет ногой, потому что у него всё шло не по плану. А он терпеть не мог, когда так случалось.
Алые тюльпаны, свежей гроздью свисающие с деревянного угла частного ларька, показались ему миражем посреди раскалённой пустыни. И, что примечательно, они были такими цветами, что сразу бы пришлись по душе его избраннице. Она была странной во всех отношениях, но эта странность была ей к лицу, которого у неё не было. И это не изящная фигура речи. У девушки действительно на лице всегда была маска, кажется, уже вросшая ей в череп. Высокие скулы, тонкие брови и огромные провалы чёрных глаз, через темноту которых можно было разглядеть многое – вот какой была её маска, навсегда искажённая белоснежной улыбкой, растягивающей алые губы под странными жуткими углами. Это был оскал, который должен был сойти за приветливое выражение, а вместо этого оставил печать безумия на пластиковом слепке. Неизвестно, кто именно придумал такую маску, но она ему нравилась. Потому что она принадлежала ей. Равно как и цвет охапки пылающих тюльпанов принадлежал цвету её губ. Свежесть прохладных мокрых листьев приносит ему успокоение и уверенность в себе, поэтому он зарывается лицом в жестковатых лепестках и полной грудью вдыхает их аромат, почти неуловимый, но всё равно настоящий. Неподдельный, тонкий и лёгкий.
Беглый взгляд на наручные часы притупляется от осознания того, что есть риск опоздать. Прохожие, светофоры, проплывающие мимо здания и автомобили – разноцветный вихрь, пульсирующий в унисон участившемуся сердцебиению. Ещё пара переходов и он будет на месте. Ему кажется странным, что позади остаётся холодное волнение, которое сейчас разве что сосредоточилось на кончиках его пальцев, что обводят цветочные лепестки в странном заботливом жесте, пока он стоит на перекрёстке и чересчур нетерпеливо гипнотизирует пылающий красным светофор. Ну же, ну же, пожалуйста, ну же. Мысль серебряным молоточком стучит по едва ли утихшей боли в висках, а люди, стоящие рядом, почему-то шарахаются и делают шаг назад, словно их оттолкнуло невидимой яростной аурой. Он убирает руки от цветов, чтобы ненароком не поранить их и вытягивает шею, снова всматриваясь в красный огонёк. Щёлк, и он с тихим пищанием переключает свет. Его словно дёргают невидимые руки вперёд, поэтому он делает довольно неуклюжий шаг, покачнувшись с бордюра и быстро идёт по разлинованному асфальту, во все глаза глядя не по сторонам, а за загнанный за чугунную ажурную ограду парк, где наверняка она его ждёт.
Широкие пруды, море зелени, высокие деревья, аккуратные клумбы. Ему не нужно это великолепие, по крайней мере, сейчас. Уже на пороге парка ему начинает казаться, что он делает всё неверно. Что он заставил ждать её, а она теперь разочаруется в нём и уйдёт, оставив его наедине с пустующими качелями, где она всегда сидела и непринуждённо болтала ногами в белых сандалиях. Нет, этого не должно было случиться, и он ускоряет шаг, стараясь не дать своим отлакированным до блеска ботинкам наглотаться песчаной пыли. Сквозь салатовую листву видны шпили беседок, за которыми разбита кроткая рощица, а на одном из деревьев двумя толстыми верёвками привязана отломанная от лавки облезлая дощечка. Её достаточно, чтобы выдать себя за качели. Такие простенькие, неброские, но всё же западающие в душу. Его мир полон поэтических символов, выведенных острыми рисунками на крови. Они пахнут порохом и у них вкус свинца.
Свернуть с тропинки и раздвинуть низко нависшие ветви. Сквозь крону белеет знакомое платье. Он не знает, из какого оно материала, не разбирается. Наверное, лён, потому как на ней оно сидит, как литое, лишь потоки ветра раздувают подол и шевелят рукава-фонарики. Он уже может разглядеть ажур на них, и это заставляет его улыбаться и крепче сжимать пышный букет из тюльпанов. Тихий хруст выдаёт его с головой, но он и не думал таиться. От неё-то уж точно.
- Привет, - он подходит к ней, пряча цветы за спиной. У него блестят глаза так, словно он впервые увидел её, а сердце колотится, как бешеное, от чего холодеют руки, а слова почему-то упрямо застывают на подступах к голосовым связкам. Ему лишь остаётся счастливо улыбаться, склонив голову на бок и дыша через раз. Он видит эти чёрные глаза, и мир замирает вокруг. Ничто не имеет значение большего, нежели эта девушка, с чьими светлыми волосами играет ветер, и чьё пластмассовое лицо навсегда застыло в одном выражении. Но он знает, эта безликость имеет тысячи граней, потому что их видит он, а не кто-то ещё. – Это тебе.
Он приваливается плечом к стволу дерева и протягивает ей букет. У него холодные и влажные ладони, и неизвестно, волнение ли тому виной или же вода со стеблей тюльпанов. Ему всё равно. Главное, что они сейчас вместе, и даже Конец Света не будет в силах их разлучить.

Отредактировано Aedan Cousland (18-08-2013 04:05:27)