Ты встретишь её однажды. Как море встречает приток,
Как тот, кто был слеп от рождения и стал зрячим.
Ты можешь быть бесконечно прав, но какой в том толк, 
Если женщина твоя плачет? 
alice in chains - would?

Представь, что твоя жизнь — расстояние от пули из магазина до височной кости всего лишь. Представь, что проваливаешь задание, имея все возможные выигрышные карты, да и невозможные тоже. При этом, несмотря ни на что, ты выживаешь, выползаешь, вывозишь, почти что выгрызаешь — стоишь посреди руин, исходящих гноем, считаешь ранения и раненных, попутно вливая в кровь себе почти мертвое смирение. Представь, что падаешь с самой высокой балки, хоть с детства приучен был и не к таким преградам. Представь теперь, что для других — победа, для тебя — неудача из неудач. И казалось бы, ты успел столько перечувствовать, пережить за свою короткую жизнь, отсекая человека за человеком, казалось бы научился уже различать подлецов и трусов, что просто не можешь ошибаться настолько сильно. Представь, что мысли твои отныне отрава. И думай взахлеб.

abyssus abyssum invocat [1]
Закрываешь глаза, почти не дышишь, не шевелишься. Каждое сухожилие, каждый рецептор  напряжен до предела, ты — сплошной клубок нервов, недвижимый, неслышимый, невидимый. Тебя этому учил отец  - абсолютная концентрация ведет к совершенству. Мысли об отце витают в воздухе, проникают внутрь тебя, заставляя пальцы дрожать, но ты, пусть с усилием, но вытряхиваешь их из головы, закрываешь сознание, ставишь щит, отрезая себя от окружающего мира. Пальцы сжимают рукоятку меча, до боли стискивают знакомую шероховатую поверхность. Резко выдохнув, поднимаешь руки, принимаешь оборонительную позицию — правая нога чуть позади, острие смотрит вверх. Каждое движение выверенное, плавное, грациозное, словно это не привычная череда упражнений с оружием, а танец, смертоносный, но по своему завораживающий. Оборонительная стойка перетекает в атакующую — переставляешь ноги в одном тебе известном ритме, преследуя вымышленного противника, то размеренно, медленно, то стремительно, словно боишься упустить. Выпад за выпадом, блок за блоком отводишь невидимые удары и наносишь ответные. Сейчас ты — вселенная. Сейчас ты — единственно живое существо. Тебе это необходимо.
Теперь каждый день начинается по другому, не так как раньше. Ты ловишь на себе взгляды, как на калеке, то с лаской, то с жалостью, чаще с недоверием, словно ты неизлечимо болен, и тебе страшатся назвать диагноз. А ты догадываешься, что что-то не так, но не знаешь что. Ан нет, прошу прощения, знаешь, еще как знаешь. Ты ясно осознаешь, что изменилось. И от этого на душе становится еще хуже. Стрела Валентина, а то как же.
Зло разрезаешь воздух острием меча, перерубая призрачному сопернику ведущую руку. Пальцы все сильнее сжимают рукоятку, так что не до конца зажившие ссадины начинают ныть. Со того дня, как Валентин Моргенштерн посетил в 'дружеском' визите Нью-Йоркский Институт прошло несколько недель, но ушибы, полученные тогда еще не зажили, напоминая болью все то, что произошло в тот вечер. И дело даже не в том, что ты назло себе не позволил использовать иратце, но и сам, каждый день исправно на старые ушибы накладываешь новые, дотемна закрываясь в тренировочном зале. Тебе удается отбиваться от заботы Алека и Изабелль, ты игнорируешь их упреки, у тебя мастерски получается играть безразличие. Ты знаешь, что названные брат и сестра хотят показать, что ты не безразличен им. Что если они рядом, то ты им еще нужен. И ты бы хотел верить в это, отчаянно хотел в это верить, но не получалось. Словно что-то выключили. Ты точно знаешь, что это пройдет, но сейчас не мог избавиться от ощущения, что ты -
никому не нужен;
не востребован;
дешевая декорация.
И ты научишься с этим жить. Ты выбираешь напускную стену невнимания и наплевательского отношения, нежели пытку бессилием.  С губ срывается горький смешок. Оказывается, лучше чем самокопанием, ты занимаешься только самообманом.

igni et ferro [2]
Мысленно проговариваешь на латыни, что слышал от отца. То, что не вылечит лекарство, вылечит железо. Потому ты сейчас самозабвенно рубишь воздух, словно он в чем то повинен? Потому ты, уже который день, совершенно по детски прячешься в тренировочном зале, путая день с ночью, говоришь Алеку, что тебя ни для кого нет? Возможно. Но это не единственная причина на то, и ты это тоже осознаешь ясно.
Дыхание сбивается, ритм путается, и если бы сейчас шел настоящий бой, в твоем теле стало бы на одну пустошь больше, точно. Снова то ли усмехаешься, то ли скалишься, перебрасывая меч из руки в руку. Злость с горечью заполняет тебя,  когда мысли возвращаются к рыжей, несносной, неисправимой, другой Клариссе Фрэй, девочке — головной боли, что так неожиданно свалилась в твою жизнь, совершенно без спроса заняла пространство внутри твоего сознания и, мало того, не желает его покидать. Ты словно проснулся с ее появлением в твоей жизни, но лучше продолжал спать, ибо сон твой был только твоим сном и точка.
Глупый, слабый нефилим, — с губ еле слышно срывается, тогда как острие чертит замысловатые узоры в воздухе.  Ты пытаешься отсечь мысли о девушке, так же легко, как раньше отсекал любые препятствия извне. Было бы это так же легко. Слова Валентина, слова отца, так и звенели в твоих ушах, ты раз за разом проматываешь тот вечер в своей памяти, словно пытаешься цельную картинку составить, словно глупо и совершенно безотчетно веришь, что упустил что-то важное, что-то способное спасти тебя. Спасти вас. Но этого не находилось и все оставалось на своих местах — согласно словам отца, Клэри была твой младшей сестрой.
И что делать в подобной ситуации ты не знал. Точнее, знал, догадывался, предполагал, но до скрежета зубов не хотел,  одновременно с этим, ты отчаянно понимал — ты сделаешь все так, как будет лучше для Клэри. И никак иначе.     

Она не вершина творения, но ведь и ты не Бог.
Ты теперь больше Бога.

[1] - Бездна взывает к бездне [перевод латынь]
[2] - Огнем и железом [перевод латынь]

Принимай это всё как данность, смирись и жди,
/он тебя научил, ты помнишь? вот для чего/,
ты поймешь, что он тебя излечил,
но успел запартачить себя самого.
Что теперь ему нужно уйти туда
откуда путей к тебе - просто нет.

Война внутри тебя не прекращается ни на мгновение, мысли хаотичными толчками разбрасываются на вражеские полки, кто свой, кто чужой — не разберешь. Война внутри тебя оставляет тлеющие развалины, раз за разом кроя все твои логические выводы, принципы и желание жить, как все. Она посылает все это — твои возможные мечты, стремления, привязанности — к черту, разрывая изнутри, поглощает свободное место, подобно черной дыре, уничтожая клетку за клеткой, рецептор за рецептором. Война толкает дальше, нежели дозволено, сулит высоты, о которых обычный человек может только мечтать, и  ты идешь за ней, преступный, тщеславный, отдаешь всего себя, словно иначе не выжить, словно без нее не можешь уже. Война прочно поселилась в твоей крови, баррикады порушила, возомнила себя едино_собственницей.
Война убила в тебе бога, а он и не хочет жить. Бог потух.
Знал бы этот  бог, как легко думается о смерти в последние дни, когда все, неожиданно и с таким трудом обретенное, все, что стало тебе дороже себя самого, сгорает в бессмысленной круговерти событий, камнями падает на тебя, твою спину, когда ты совершенно не готовый к подобному, оттого нет даже сил обороняться. И ты первый раз в жизни почти сдаешься, опускаешь руки, пускаешь все на самотек. Так будет лучше, ты так думал, слишком четко в этот раз начертили границы, слишком больно, ты же интуитивно идешь сквозь, словно через колючую проволоку просачиваешься. Ты не заслужил, чтобы тебя любили. Ты не заслужил ничего светлого, как бы ни желал доказать обратное, не получится, и девочка с медными локонами это прекрасно доказывает. Потеря ее это прекрасно доказывает.
Суета, как способ уйти от тоски. Убегаешь от своих проблем, изматываешь себя до полусознательного состояния. Вчера ночью Алек почти насильно заставил тебя лечь в постель, но ты не смог уснуть. Ты никогда не опустишь веки, если тебя будут расчленять, а сейчас закрытые глаза означали единственное — с вероятностью ста к одному во сне ты снова увидишь ее, заповедную, отпетую, закрытую для тебя отныне и впредь, и образ ее будет преследовать тебя, как бы отчаянно ты не пытался выжечь его, вытравить из мыслей — словно за радужкой поселилась она, завладела, обманом заманила. И теперь оставила умирать. Ты слишком хотел видеть в ней свое спасение. Теперь же остается убегать от образов, раз за разом натыкаясь на нее живую, остается отдирать себя от нее, снова замыкаться, огораживаться, закрываться, неукоснительно восполняя утраченные ресурсы, и даже не сметь думать, что в вашем случае что-то может измениться.
Проклятый за любовь к сестре, ты никогда не позволишь себе утащить ее вниз, за собой.
Как рожденный, но не крещенный, попадает в лимб, ты — полюбивший по настоящему, но не научившийся отпускать, попадаешь в ад. 
Все очень просто, на самом деле — ты по горло увяз в ней.

Ты отсчитываешь минуту за минутой, гибель каждой из них приближает час, когда Клэри придет в Институт для тренировки. Она должна будет прийти, ведь это нужно ей. Это нужна им. И это совершенно не нужно тебе. Каждый миг, проведенный рядом с ней, растягивается на световые годы. Каждое ее движение пронизывает тебя насквозь болью, тебе только и остается, что удивляться, как быстро она выпотрошила тебя, привязала к себе. Сделала тебя слабым. Ты понимал, что не должен злиться из-за этого на нее, но злился. Твои черти мучили тебя.
Сначала ты хотел избегать ее, каждый раз удачно угадывая момент, когда нужно было закрыться, спрятаться за очередной охотой, потом же пришло понимание всей глупости подобного поведения. Ты перестал бегать, но использовал любой предлог, чтобы увильнуть от своих обязанностей, чтобы снова не смотреть ей в глаза, чтобы не испытывать всю эту неловкость, которая тебе ранее даже ведома не была. Но ты работаешь над собой, правда. Ты научишься с этим жить. Ты научишься с этим жить рядом с ней.
Единственный шанс остаться рядом — стать ей братом. Заткнуть себя поглубже, свои прихоти и желания, отвыкнуть от нее, перестать желать ее, и все пойдет так, как нужно. Может быть, вы еще спасетесь, вдруг вам повезет. Как бы ты ни кривил губы, как ни сжимал кулаки до темных медуз — полумесяцев, как бы ни желал обратного — иного решения вашей дилеммы нет. Ты выкинешь мысли об ином во благо Клэри. Впервые в своей жизни ты ставишь кого-то выше себя. 
И как же отчаянно ты ненавидел сейчас ее лучшего друга — примитивного, у которого призрачный, но все-таки шанс, остался -  стать кем-то больше, чем просто друг, для нее. Это раздражало, бесило, выводило из равновесия. Если подумать, теперь у каждого больше шансов, нежели у тебя. Ирония.

/только вот он забыл тебя научить -
что иногда приходится возвращаться.
так что вы можете сколько угодно страдать и любить,
у вас нет никакого шанса/ ©
И только выработанная многочисленными тренировками сдержанность заставила не выронить оружие из рук, когда несмелый девичий голос разрезал тишину, отскочил от высоких потолков, вырвал тебя из глубокой задумчивости. Ты замираешь, наконец таки, открывая глаза. Несколько секунд не решаешься обернуться, потом же коришь себя за эту детскую скованность. Раньше тебя было достаточно сложно смутить, теперь же только одно звучание ее голоса сеет панику в твоих мыслях, словах, которые словно предчувствуя беду, покидают твой мозг, подобно тонущему кораблю.
Клэри, — только и выдыхаешь, оборачиваясь к девушке, стоящей в дверном проеме. И как же глупо ты, наверное, сейчас выглядишь — растрепанный, в старой рубашке, всклокоченный. Одной рукой приглаживаешь волосы, тщетные попытки привести голову в порядок ожидаемо терпят крах, но подобное самопроизвольное движение словно снимает с тебя паутину, возвращает к реальности. - Я забыл, что сегодня у нас тренировки.
Ты невольно спотыкаешься на слове нас. Смотришь внимательно на девушку, уже не боясь встретиться с ней взглядом, цепляешься за каждое ее движение. И ясно осознаешь, что пропадаешь без нее. Теперь ты — стоящий у самого края, на острие, на обрыве, готовый шагнуть вперед, нажать на курок, у кромки льда примостившийся, ты смотришь на нее, девочку — живое сердце, и просишь еще добавки. Ты не заслужил пощады.
Невыносимо быть надрессированным.
Как я? — даже не стараешься скрыть усмешку в голосе, словно грубостью пытаешься скрыть свою растерянность. - Светя другим, сгораю сам, как говорится в одной пословице, — острие устремляется в пол, скрещиваешь руки на навершии меча, облокачиваясь, не решаешься пойти навстречу к девушке. - Почему примитивные любят шаблонные вопросы в неловких ситуациях? Чего стоит 'мне очень жаль' на похоронах человека, о существовании которого вы даже не знаете до его смерти. 
Ты ненавидел сейчас себя за подобное поведение, но иначе не мог. Всегда было проще нападать, нежели защищаться. Наивно предполагалось, если показать, что ничего не изменилось, будет легче.
Соблюдая правила в этой игре, ты будешь чувствовать себя лучше?

Пора бы заканчивать переламывать себе кости.