Ядовитый свет жёг заслезившиеся глаза даже сквозь плотно сомкнутые веки.
Иссушенные ветры раздирали горло при каждом вдохе.
Распалённые беспощадным солнцем пески обжигали кожу, попадая под одежду.
Просто прекрасно, просто идеально. Это именно то место, в котором он вновь всегда мечтал побывать: чем-то напоминало Юг Средиземья, но вся проблема в том, что Гортхауру гораздо милее вековечные мерзлоты, а не палёные солнцем песчаные просторы, где бывал он до того лишь пару-другую раз, предпочитая всё же холод и мрак, приятный и терпимый глазу; те места, куда не доходил свет Двух Древ иль Анара.
Саурон шумно выдохнул, но вместо лёгкости воздух принёс лишь раздражение лёгким и слуху — этот тяжёлый хрип дался мало того, что с трудом, так ещё и оказался полностью бессмысленным. Решив для себя, что подобное положение вещей его не устраивает, майа мысленно прощупал тело и дух; и если во втором изъянов, кроме как ощутимого истощения, не нашлось, то со вторым ситуация в разы хуже. Обессиленное и уже успевшее устать от палящего солнца, оно бесполезно и лишь болезненно, но он не торопился с ним пока расставаться. Тело, к сожалению, временно ему необходимо; впрочем, после он с ним легко попрощается, когда нужда прижмёт.
В мире песка и жары одно было хорошо — его магия по-прежнему безотказно работала. Отсюда найдёт он выход, ибо ещё не в таких мирах и ситуациях бывал; обязательно найдёт, но всему своё время: для начала Владыка желал понять, как именно здесь очутился и, если был смысл, зачем. Или же Его пребывания здесь просто-напросто бесцельно? Что Он здесь забыл? Память открываться не желала, вместо последних воспоминаний — происшествия как минимум двухдневной давности. Щурясь, майа тоскливо смотрит на слепящее едва разбиравший что-то взор солнце, даже не замечая, как колет сквозь лёгкую одежду песок. Будь он Майроном, то счёл бы это путешествие увлекательным, но семена подозрения и недоверия ничто не в силах искоренить, а потому к новоявленному миру Саурон отнёсся с опаской, не предчувствуя абсолютно ничего хорошего. Не пустыне внушать хоть какое-то доверие.
Каждый хриплый вдох-выдох давался с величайшим трудом, и майа уж подумывал о том, чтобы принять своё истинное обличье — обличье духа, в котором не испытает и одной миллионной части своих нынешних ощущений, но не успел совсем чуть-чуть.
— Ещё один.
***
Как это... глупо и сколь наивно — не находилось слов, что смогли бы описать захлестнувший Властелина на один короткий миг праведный гнев; и хоть находились уже претенденты на то, чтобы назвать одного из айнур фирима или энгва, как-то не очень привычно, когда тебя бросают в... Позвольте-ка, это они, люди, называют тюрьмой? Даже смешно: ни в какое сравнение с подземельями Утумно или Ангбанда.
Здесь полно всякого сброда — мусора человеческого и не совсем человеческого происхождения, так что Саурон даже не позволил себе одной мысли о том, что где-то здесь мог побывать и Мелькор. О, судя по всему, участь томиться в таком месте — участь неудачников. Даже пренебрежение, усиленное воспалённой гордыней, к его личности не могло вызвать столь много эмоций, как секундное осознание простой истины; удар пришёлся бы под дых, а нечто, отдалённо напомнившее нож, сквозь рёбра, если майа, вовремя не сориентировавшись, не обернулся бы призраком себя самого. В результате нападавший просто прошёл сквозь того, кто должен был стать ему «новой игрушкой», и, грязно ругаясь, попытался нанести ещё удар, но немного не успел: умер, схватившись за горло, на котором спустя пару мгновений заалела широкая красная полоса.
— Не смей касаться меня без позволения, жалкий смертный, — прошипел Тёмный Властелин, делая несколько шагов назад, прочь от тела. — Игрушка, как же, — усмехнулся Саурон, — нашлись мне тут.
Никого не касаясь и по-прежнему не возвращаясь в материальное обличье, айну, сопровождаемый взглядами заключённых, осторожно отошёл подальше, занятый своими мыслями. Теперь не только нынешнее положение не давало покоя, но и то, что сил поддерживать себя надолго не хватит, так что решать проблему с пребыванием на этой планете придётся побыстрее.