Артур боялся своего слугу. Боялся не без причины, и, ничуть не меньше окружавших его людей, но главное - ни одна живая душа об этом не знала, как и зрители в цирке не подозревают о том, что больше всех из них боится оказаться в пасти у льва смельчак - укротитель. 

Но человеческая выдержка имеет свой предел. И тем скорее он наступает, чем тише время, в котором живет человек и чем сильнее точат его прожитые лета.  Вот и сэр Артур Хеллсинг больше не смог скалиться на публику, щелкая бичом. У него было много других забот поважнее, чем ходить на поводке со львом в лесу, где остались лишь зайцы да лисы. В середине двадцатого века на территории британских островов практически не осталось ни вампиров, ни их отродий - гулей, ни какой-либо другой мало мальски серьезной нечисти. И Артур заточил вампира. Спрятал, как страшную тайну, о которой, он искренне надеялся, не придется вспоминать долгие-долгие годы. По иронии судьбы, злой и едкой до бездушия, вампир исполнил роль страшной тайны идеально. Как порядочный скелет в шкафу, сотканный из мерзейших и грязных тайн, он появился вновь лишь когда прежний хозяин испустил дух. Но, в отличие от грязных сплетен, чье посмертное призвание - омрачать и без того противоречивое имя своего хозяина, задача Алукарда была неизменна. Служить следующему главе дома Хеллсинг.

И сейчас Владу все еще мерещился на языке сладкий привкус крови его нового хозяина. Точнее, хозяйки, что теперь спала, сжавшись в комок, словно маленький дикий зверек.  Совсем еще юная девочка, драгоценная, любимая дочь Артура. Вампир не жалел, что не смог сказать последнее “прощай” своему очередному ненавистному пленителю, перед тем как болезнь выжгла из него последнюю толику жизни, но он хорошо понимал, насколько тяжело этому человеку было расставаться с жизнью. Не из-за страха смерти или нежелания  терять все радости земного существования, но от того, что он оставляет своего единственного ребенка без защиты, без опеки, которая еще будет нужна не один год. От того, что бросает свое дитя бороться с этим миром в одиночку. Что не дал дочери всего того, что обязан был дать. Вовсе не тот проступок, который настоящий отец когда-либо сможет себе простить.

Но, как бы ни было тяжело умирающим, тем, кто остается жить - еще хуже.  И об этом Влад также знал не по наслышке.  Дочь Артура, пережившая за прошедший вечер столько всего, сколько средний англичанин и за всю жизнь не натерпится, поразила вампира своей смелостью. Бесстрашием.
Я никогда не видел, чтобы дикая природа жалела себя. Маленькая птичка, замерзнув, упадет с ветки и умрет, даже не почувствовав жалости к себе…
Воистину, бесстрашию нет места там, где есть жалость к себе. Только люди, не знающие подобного порока способны бороться до конца. До последнего вздоха.
Носферату усмехнулся болезненно, вспоминая меткие слова Дэвида на сей счет.
Сон девчушки был тревожный,  от такого сна не было никакого толку. Он не даст ни телу, ни разуму ни капли отдыха.
Вампир приблизился к кровати так бесшумно, как только призраки да умелые убийцы и могут.
Смуглое личико девочки даже во сне оставалось серьезным. Светлые, почти белые волосы разметались по подушке. Из-под короткого рукавчика летней пижамки какого-то нежного оттенка, который в предрассветном мраке все равно казался серым,  виднелись белые полосы свежей перевязки. 
Алукард беззвучно усмехнулся, гадая, кто же мама красавицы - дочки и где ее отыскал Артур, зная его пылкую натуру и бесчисленные командировки. Впрочем, о подобных подробностях он еще успеет поболтать с Уолтером.
Влад протянул руку, чтобы коснуться светлой макушки девочки. Голодавший двадцать лет вампир был бы счастлив впиться в тонкую, нежную девичью шею прямо сейчас, прикончить маленького человека на месте, выпить до дна, как кубок хорошего крепкого вина, чтобы голову от этой потрясающей крови кружило дня два, не меньше. О… он никогда не забудет этот вкус. Никогда - это очень долго, но Алукард имел полное право кидаться словами, взятыми от вечности. Но от этого зверства его останавливали отнюдь не Печати. О них он даже не вспоминал сейчас. Храбрая девочка заслужила сегодня совсем другое.
Вампир коснулся головы девочки, склоняясь над ней, что-то шепча на самое ушко вовсе не на английском, едва щекоча нежную кожу своим холодным дыханием. Пусть Влад и не был феей сновидений, но внушить спокойные мысли и отогнать кошмары он мог. Хоть это был вовсе и не его профиль. Сложно создавать что-то доброе и чистое, если детство проходило в Турции пятнадцатого века среди людей,  заново придумавших понятие “жестокость”, а последующие четыре сотни лет главным промыслом и насущной необходимостью было изощренное убийство людей.

Красные угли радужки снова потухли, скрывая за матовым рубиновым цветом жаркое пламя преисподни, вампир отстранился, весьма небрежно, тем не менее, без особого шума,  опускаясь на ковер рядом с кроватью. За окном начинал заниматься рассвет. серый и тусклый, типичный для местных земель. Всегда будто припорошенный пылью. Было в этих долгих, бесконечных минутах тишины что-то странное. Словно можно было в этот час, любуясь этой девчушкой, что мирно спит, припомнить вкус жизни. Да, так всегда бывает, уют домашнего очага соседствует бок о бок с кровавыми рассправами, смертью и горем. Но, пока не начался новый день, вампир не без мрачного мазохизма позволил ностальгии, едкой, как царская водка, прожигать и терзать тень его собственной души, которая, кажется, где-то там еще существовала.
Интегре, этой маленькой девочке,  понадобится поддержка, точно также, как когда-то, давным давно она нужна была ему самому. Вот только Влад, глупый сын Дракона погнал бы дьявола со своего порога не задумываясь.
Интеграл Файрбрук Уингейтс Хеллсинг, у тебя столько врагов…

Алукард сморгнул несколько ошарашенно и коснулся собственной щеки, чуть отстраняясь. Вампир хмыкнул, чуть склонив голову. Сдержать улыбки он не смог, впрочем,  нужно было иметь достаточно извращенную фантазию, чтобы решить, что этот оскал, пестреющий не одной парой лишних клыков,  призван демонстрировать дружелюбие и благосклонность. Но, тем не менее, так и было.
Ну или почти. Влад на мгновение спрятал улыбку, видимо, желая несколько сгладить первое впечатление, потому как понял, что его оголодалое состояние буквально написано у него на лице. Да, высших вампиров тоже можно застать в расплох, не готовых очаровывать томных дам или прикидываться бледными прохожими.
От услышанного вопроса у порождения тьмы брови поползли вверх, вполне искренне.
- Я? Оберегаю ваш сон, а, возможно, и жизнь, хозяйка.
Алукард откровенно веселился. Как-будто вчера ничего не случилось, словно не перевернулась вся жизнь этой девочки с ног на голову и не зависла над пропастью. Впрочем, какое ему, мертвецу, дело? Это не его представление. Приглашен он не был. Этот мир спокойно может гореть синем пламенем, а он, носферату, от души похохочет.
Вампир, словно не заметив откровенного желания девочки видеть мертвеца подальше, а, лучше, наверно, не видеть вообще, по-хозяйски уложил костлявый локоть, утянутый в черный костюм, щедро снабженный ремешками и заклепками, на кровать девочки.
- А еще, я жду завтрака.
Доверительно сообщил Алукард, подпирая голову тонкими, длинными пальцами, утянутыми в абсолютно белую перчатку. На сей раз вампир продемонстрировал улыбку, намного больше походящую на человеческую, хотя… первое впечатление было столь феерично, что вампир мог уже и не стараться его исправить. Да и по чести говоря, он был им доволен.
И сейчас он занимался ни чем иным, как посягал на личное пространство нового главы рода Хеллсинг, проверяя рамки дозволенного. Запряженному коню все равно, кто там схватился за другой конец поводьев, будь то взрослый мужчина или маленькая девчонка, он будет рад растащить этот экипаж и, в нашем случае, уволочь прямиком в ад, если ему позволят…
Ну да Алукард прекрасно знал6 на что способен, а вот эта девчушка? Из них двоих сейчас она была самой настоящей темной лошадкой.