Весна в Тоскане была знойной. Особенно этот зной ощущался в самом ее сердце - во Флоренции. Только отошедший от чумной заразы город, восставал из пепла, как умел это делать всегда. Чума унесла в этот раз не столько много людей, как в прошлый. Скорее пронеслась мимо и без того настрадавшегося города, нежели прошла мимо. Без сомнения, на улицах, как это было заведено, трупы жглись и была всеобщая суматоха. Сначала началась паника, потом люди, испуганные до смерти (скорее умирали именно от шока, нежели от самой заразы) бросали свои жилища и бежали. Остались только те, кому их имущество было дорого. Куда бежать человеку, у которого во Флоренции мало того, что дворец стоит, который разграбят только покинь он его, так еще и цепочки власти за руки привязаны. Чума выбила из нее несколько звеньев, но, в общем счете, терпимо. Нет незаменимых людей.
Медичи-старшему, все-таки пришлось позаботиться о собственной семье. Совсем не потому, что о себе не заботился, совсем не потому что до смерти любил свою жену. Он бы с удовольствием уехал вместе с ними, если бы обстоятельства Лоренцо это позволяли. Но при всем хаосе ему волей-неволей пришлось затыкать десятком платков нос, рот, глаза и трижды в день мыться, только бы сохранить за собой право управлять городом, даже если он находится в таком упадке. Решение было принято не единогласно. Кларче, хоть и была напугана чумой, твердо была уверена, что у Орсини - кровь древних римских богов и чума пройдет мимо нее. Лоренцо оставалось на это тихонько покрутить у виска и приказным тоном отправить ее с делегацией прислуги за город. Выбор, очевидно, пал на Муджелло - виллу, где отдыхает не только тело, но и душа.
Как только чума сошла с красновато-оранжевых улиц Флоренции, Лоренцо решил не тратить времени, собрал, сколько мог людей и приготовился к отъезду. Со стороны, возможно, могло показаться, что он сбегает, но побег иногда тоже полезен. Особенно, когда чума ранила не только город и жителей, но и душу его правителя, который был в эти дни завален не только душистыми травами, мукой и тазиками с молоком, но и всевозможными письмами и рапортами. Скончался архиепископ Флоренции, скончался Антонио Веспуччи, скончался Федерико Донати, скончался... скончался... скончался. Бесконечное множество кончин.
Увидеть потомство ему было нужно срочно. Тем более, что Кларче заботилась много о тех делах, которые оставила в городе, нежели о том, жив ли ее супруг, не болен ли он и не больны ли по горькой случайности ее дети. Только письма дворецких проливали свет на то, что творилось в Муджелло и видя образ жизни детей, Медичи начинал несознательно завидовать им.
Пока не стукнул по столу и не сказал "баста"! Боги тоже должны отдыхать.
Как уже было сказано, собрав сколько можно людей, он отправился в путь, предварительно написав об этом жене. Прислуга в палаццо Медичи во Флоренции почти не пострадала, но большую часть людей Лоренцо оставил следить за хозяйством. Взял он с собой только обслуживающих конюхов, служанок, небольшую стражу и Полициано. Всю дорогу Лоренцо задавался вопросом - это он под его чтение так засыпает или его снова стало укачивать, как в детстве. Веки ползли вниз, как будто он лет сто не спал и, по большей части, Лоренцо эту утомительную дорогу проспал.
Но, как обычно бывает, неведомая сила подняла его, как только Муджелло показалось на горизонте. Здесь, кажется, и жизнь-то всегда была другой. Маленький кусочек рая, где каждый получает столько, сколько ему причитается. Рабочие крестьяне вспахивают поля, будто бы ни о какой чуме не слышали, везли в тяжелых больших корзинах оливы, финики, кучи овощей, выгоняли пастись скот. Две кареты - одна с хозяином, другая с прислугой, тащилась по извилистой пыльной дороге в сторону стоящей на холме каменной усадьбы, залитой закатным солнцем. Подъезжали они тихо и никто не вышел их встречать.
- Чувствую, мы приехали раньше, чем надо - озадаченно выглянул наружу Полициано, когда кареты остановили по нужде.
- Ничего не чувствую, мы ехали целую вечность - буркнул Лоренцо и дал повозчику приказ гнать лошадей дальше.
Солнце уже наполовину скрывалось за холмом, когда они въехали во двор. Их встречали лишь те слуги, которые успели вовремя выглянуть в окно, остальные же так и оставались в неведении и Лоренцо это порядком злило. По крайней мере, супруга, но должна стоять на пороге, если она, конечно, совестливая супруга.
Впрочем, Медичи быстро пересмотрел свои желания на этот счет, когда из двери вышла уставшая донна Орсини в своем типичном многослойном темном римском одеянии. На миловидном и вечно недовольном лице ее читалась завсегдатая усталость и раздражение, которое она приправила косоватой улыбочкой. Играть на публику у нее всегда выходило из ряда вон плохо, как им вообще окружающие верили. А как только из кареты выполз Полициано, роняя свою неизменную стопку книг, Кларче вовсе перестала улыбаться.
Они поприветствовали друг друга настолько тепло, насколько им позволяли чувства привязанности и искрометной супружеской любви, которая никогда не переходила грань дальше супружеского долга, а иногда они себя этим даже не утруждали, от совести не умирали.
Но даже при таком раскладе, у них родилась приличная кучка визжащих Медичи, которые наполнили дом, давно забытым детским смехом, веселыми песенками и всякого рода глупостями. Лоренцо ничего не доставляло такого удовольствия, как играть с ребятнёй. Только вот скучать по ним у него не было времени, поэтому он приехал сюда так, будто бы не был тут всего лишь пару дней.
- Мы вас ждали через день, муж мой - недовольно выговаривала коренная римлянка, быстро шагая за ним. Кларче, как никто другой, умела догонять широко шагающего Лоренцо и это был маленький плюс в ее копилку.
Лоренцо устало заулыбался:
- О, я удивлен.
Естественно, Орсини этого не поняла. Вообще, в мире мало вещей, которые она понимает или хотя бы выражает иллюзию своего понимания.
- Чему? Что мы вас ждали завтра?
Она остановилась в арке, видимо, затевая какой-то разговор. Но Лоренцо прожил с ней слишком много времени, чтобы сейчас попадаться в ловушки, которые она даже не удосужилась сменить после десяти с лишним лет брака. А потом она задается вопросом о том, почему ее супруг не слушается женского мнения. Он слушает женское мнение, но голоса женщин, которые он ценил и понимал, уже утихли в его жизни.
- Что вы меня вообще ждали.
Кларче что-то вякнула ему вослед, но Медичи продолжал прокладывать себе путь не столько по знанию, сколько по наитию. Детей все не попадалось и не попадалось. Пьеро, естественно, на вечерней прогулке, вместе со старшей дочкой, остальные либо спят, либо учатся. Без дела мотаться в этом доме мог только один человек - любимец семьи, надежда всего их семейства - Джованни, который развел по своему отъезду такие сопли, что успокаивали его всей кавалькадой слуг. Неужели снова где-нибудь сидит с жалуется нянькиной юбке на несправедливость жизни своим детским: "ну пасиму".
Но не успел Лоренцо опомниться, как из соседнего зала не столько выбежал, сколько вывалился рослый шестилетний ребятина, который натолкнулся на отца семейства, не видя никого и ничего впереди себя. Столкновение было настолько сильным, что Лоренцо едва не свалился с ног. В него врезался римский легионер, не меньше!
Но нет, чтобы найти глаза этого наглого "легионера", Медичи пришлось опустить свои. И откровенно говоря, удивиться, изумиться, разочароваться, разозлиться, смириться, пристыдиться, растеряться, обрадоваться и огорчиться в одно и то же время.
- Это что еще такое? - Ни здравствуй, сынок; ни обниманий, ни взаимных ласк, ничего. Лоренцо сдвинул и без того тяжелые брови, сделавшись в два раза суровее обычного и сощурил близорукий взгляд. Ну, может быть, у него настолько испортилось зрение, что вместо сына он видит хряка?
Джованни проглотил смачный кусок белого мяса.
У Лоренцо всякий аппетит отбило.
- Положи это на место - он, будто бы и не расставался на столь долгое время с сыном, вытащил из маленьких полненьких пальцев кусок белого поджаристого мяса и отложил его на первом столике, принялся вытирать собственной салфеткой, измазанные в жире руки сына. - Боже ты мой, позор на мою голову, я же расписал как для дураков твой распорядок дня. Кто следит за тобой?
- Никто - вырвалось у Джованни не столько сознательно, сколько от испугу. Этот мальчик всегда отрицает что бы то ни было, если напуган.
- Оно и видно - недовольно выговорил Лоренцо и немного резко дернул сына за собой, увлекая его туда, откуда тот появился, явно от кого-то сбегая. Мало того, что его сын настолько располнел, что на него сшитая во Флоренции одежда не сходится, так он еще и кусочничает по вечерам. Помяните его слово, когда этот малец лет в шестнадцать заноет, что у него болят руки и ноги, все скажут, что это Лоренцо передал ему их родовое "проклятие" и никто не вспомнит служанку, которая насколько сильно любила мальца, что хотела его сделать размером с целый мир.
