Cette nuit
Intenable insomnie
La folie me guette
Je suis ce que je fuis...

Ненависть. Ненависть, такое чувство,  которое каленным железом оставляет след в твоей душе, который ничем не вытравить. Это чувство подобно любви, две крайности одной и той же сущности. Как невозможно любить нескольких людей, так и невозможно ненавидеть нескольких одновременно. Можно презирать, игнорировать, просто не пытаться понять.  Но вот ненавидеть... Да, я ненавижу его. Ненавижу его талант, дарованный небесами, ненавижу его музыку, которая пронзает сердце. Это тот яд, что растворяется в  твоей крови и у которого нет противоядия. Он опьяняет, он сводит с ума. Но как же это прекрасно. Прекрасно настолько, что мою душу разрывает от этих странных чувств.  Если бы у меня была возможность, вытравить этот яд, забыть навсегда  это имя, то я бы все отдал бы за это. Я НЕНАВИЖУ. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду.  Ненависть отравляет меня, с каждым днем все больше и больше, я не могу противостоять этому, как бы не хотел. Это сильней меня.
Зависть. Зависть - мой смертных грех, мерзкой змеей поселившейся внутри. Мои демоны не дают мне покоя, бессонницей обращаясь против меня. Они говорят, что моя музыка бездарна, что я всего лишь никчемный принц с жалкими амбициями. Это тяжело осознавать, что твоя музыка лишь жалкое подобие чего-то на самом деле гениального. Того, что называют "музыкой ангелов". Очередная запись с нотами летит в огонь, пожираемая пламенем. Пусть исчезнут  там мои никчемные попытки доказать самому себе и всему миру, что я чего-то достоин. Врать самому себе - самое бесполезное, что может быть на этой земле. Осознавая это, совсем не становится легче, будто рана, которая гноится и никак не заживет.
Страх. Страх у меня в крови, липкой паутиной окутавший разум. Все что ты сделал, все что ты мог бы сделать может обернуться прахом и исчезнуть в потоке времени, всего лишь потому что, кому-то был дан столь явный талант создавать не просто  симфонии и  оперы, а настоящие шедевры. Пускай я никогда этого не скажу вслух, но признаться самому себе должен. У  нас с ним одна дорога, один путь и лишь кто-то один сможет пройти по нему до конца. Наверное, я пожалею об этом. Нет, я точно буду жалеть об этом! Я заплачу в конце концов  за то, что сделал и сделаю. Моя жалкая душа будет гореть в аду, но это будет потом, через бесконечность времен, когда наступит судный час. А пока  я сделаю все, что в моих силах что бы уничтожить его, что бы Моцарт исчез с лица земли.
Да простит меня Всевышний.
Реквием. Всего лишь заупокойная месса для великосветских господ, но я слышал, что Моцарт с большим рвением взялся за него. Да так, что даже захворал, дни и ночи тратя на сочинительство. Мне это, не это не что бы не нравилось, мне это вообще никак не нравилось. Предчувствие, что из-под  пера  выйдет что-то гениальное не покидало меня уже который день подряд, словно заноза, расшатывая и так уже никчемные нервы. Нужно было действовать, немедля.  Провал "Женитьбы Фигаро"  это конечно хорошо, как бы то ни было всегда приятно, когда твой враг терпит  фиаско. Но это так низко и убого.  Хотя в войне все средства хороши, а то что происходило между нами - самая настоящая война, нужно уничтожить источник моих душевных мучений, перейти тут грань совести и морали, от которых уже совсем ничего не осталось.  И выход напрашивается сам собой, страшный, но все же выход...
Яд. Это настолько ужасно, настолько и гениально. Болезнь Моцарта очень кстати, пусть же он напишет реквием для себя, пусть же он будет гореть в аду вместе со своей гениальной мессой! Пусть он выпьет этот яд и не станет больше юного дарования. Да не дрогнет моя рука, ибо все что делаю, я делаю ради своей музыки, ради своего таланта. Когда я переступлю порог его дома, отступать будет поздно. Все свершится в тот момент; каждый творит свою историю насколько позволяют ему в этом средства. Мне жаль себя, жаль что низошел до этого, низошел до такого, скатился в самую бездну. А еще мне жаль Моцарта, его гений появился на свет совсем не в то время. Моя душа черна как ночь, ей нет прощенья, но уже ничего невозможно поделать. Или я или он...

Меня всесильем при рождении господь бог отравил,
А я страдаю, как последний дурак.
Я умираю в пустоте неразделенной любви,
Я жду тебя, о, мой возлюбленный враг...

Вена  прекрасна в любое время года, это вам подтвердит всякий человек хоть раз посетивший ее. Узкие старинные улочки, опаленные жарким,  полуденным зноем; весенняя капель  с крыш, покрытой потемневшей от времени черепицей; или как сейчас, холодный и снежный декабрь, с припорошенной липким снегом брусчаткой на площадях. Как бы то ни было здесь мой дом, не смотря на то, что родился я совсем не на этой земле, даже детство и юношество прошло не здесь. Но здесь я состоялся как музыкант и композитор, здесь, скорей всего закончится мой жизненный путь.
Все куда- то торопятся, куда-то спешат, столица - словно гигантский улей, в котором нет дела до чужих бед и трагедий. Всё вовлечено в этот вертеп, каждый хочет урвать свой сладкий кусок, каждый хочет подставить подножку ближнему своему, чтобы стать хоть чуточку выше в глазах праздной публики. Обманы, лицемерие, тайны сговоры - это еще лучшая часть того, что происходит за этими созданными искусными руками архитекторов фасадами домов в стиле модерн.   В этот момент никто не замечает Придворного композитора, который идет  погруженный в свои тяжелые мысли к той самой квартире, в которой на этот момент и проживали Моцарты.
Интересно, что чувствует палач, когда идет на эшафот, что бы закончить  преступные муки очередной жертвы? Наверное ничего, со временем приходит моральное опустошение; сила привычки, которая без моральных сомнений позволяет нести заслуженное наказание  всем этим романтикам с большой дороги, охочих до чужого золота и драгоценных камней. Но что бы чувствовал он, зная что через пару минут придется собственными руками уничтожить то, что считают великим гением современности,   сломать этот цветок, который вырастает, быть может раз в сто, двести, а может и триста лет? Я чувствую сейчас это, моя паранойя сводит меня с ума. Моя душа, раздираемая сомнениями не может сопротивляться таким эмоциям, усиливающимися в геометрической прогрессии. Казалось бы куда дальше, куда приведут талантливого композитора перипетии судьбы? Мой талант, но совсем не гений. Гений не получают путем огромных усилий и огромной работы над собой, его дарует сам Господь, это он одаривает человека столь дивным даром. Моцарт - баловень судьбы. Он не до конца понимает того, что судьба подарила ему на самом деле. Что ж я правда поражен, как это все может сочетаться в одном человеке. Ветреный,  упрямый, что бы внять словам других и не наживать себе кучу врагов, которые только и делают что всеми силами пытаются сбросить с вершины величественного Парнаса. Как же я завидую, завидую тому что не мне это все досталось. Я спрашиваю: почему не я? И сам себе отвечаю: потому что не ты. И я все больше ненавижу за этот ответ, каждый день все сильней и сильней. Неизвестно даже кого больше: себя или его.
Квартира Моцарта. Одно из тех самых мест, где он творит свои шедевры, где рождаются те самые  звуки и мелодии, способные доставать до самых струн души, которые заставят даже самого заядлого скептика   и далекого от музыки профана закричать: "Браво!".
Эта его жена, далекая от музыки Констанц. Порой мне даже жаль ее, кажется до женитьбы, еще графом Розенбергом были рассказаны сплетни, что мол тогда-то он хорошо скомпрометировал ее. Если честно, то и тогда мне была не интересна вся эта чушь. Но, сам по себе факт, что она обладает поистине ангельским терпением с таким-то мужем. Она шипит как дикая кошка, что муж ее болен, что не стоит сейчас навещать. Наверное, она где-то там, в глубине душе чувствовала, что мое появление принесет смерть ее мужу. И, Констанц  действительно не ошибалась, пытаясь собой  закрыть Моцарта, пусть и  так, довольно нелепо, но все же.
-Мне надо увидеть господина Моцарта, - голос звучит глухо, но я чувствую как он слегка дрожит. Этот час настал, если не сегодня - то никогда. Мне плевать, что его сейчас нельзя беспокоить и что мне лучшего всего уйти. Одного холодного взгляда брошенного в ее сторону хватает, что бы женщина бросила свою оборону и впустила в комнату Придворного композитора.
Как же холодно! Словно в каменной коробке склепа, где нет места живым. Не известно отчего больше - то ли от того, что  окно открыто в столь неподходящее время, то ли от самой атмосферы какой-то безысходности и наступающего конца. На  секунду кажется, что ангел смерти так и поджидает этого момента, той кульминации событий, которая приведет к финалу этой драматичной эпопеи.
-Да, Моцарт, - он настолько бледен, что кажется и без моего участия скоро прервется эта нить судьбы. Это чувство, оно резко возникает в глубине, мгновенно разливаясь словно яд по телу. Что это? Жалость, последние угрызения совести от самого вида ослабленного врага?
-У Вас жар, Моцарт, - почему то меня волнует, хотя не и не должно. Наверное, это как последняя милость, что ли. Моя рука касается его лба, чувствуя разгоряченную кожу. Какие мысли посещают сейчас его голову? Наверное, зачем этот извечный соперник делает участливый вид, будто ему есть дело до каких-то там моих болезней? Будет лучше же для него, если умру. Разве нет, Моцарт? Я вижу это в твоих потерявших от болезни блеск глазах. Недоверие смешанное с чем-то. Мне не понять. Никогда.
-Ложитесь, иначе придется   силой уложить вас, - приходится закрыть окно, потому что холод венской зимы пронзает до костей. То, что сейчас здесь происходит - это все на самом деле иррационально, не поддающееся какому-то логическому объяснению. Я и мой враг, один на один, лицом к лицу. - Знаете, Моцарт я на самом деле пришел узнать как Ваше здоровье. Смешно звучит, не правда ли? Мы ведь редко встречались так близко, я больше слышал о Вас. Ну да ладно. Я слышал, что Вы не жалея себя сочиняете реквием, зачем такое рвение?