Делсин рвано дышит, оседая на землю. Слышит хлюпанье крови в его легких, толчками та вырывается наружу через открытые раны, окрашивает все кругом темно-малиновым оттенком. Солдаты ДЕЗ оцепляют его кругом, наступают, а он все пытается отмахиваться от них, как он назойливых мух. Роу думает, выглядит он жалко, попадет на первые полосы именно таким, разорванным в клочья куском мяса, уменьшившийся в размере, но все еще пылающий изнутри. «Смерть биотеррористам» будет воспевать его кончину Августина, он может прочувствовать кожей стальную улыбку. Или это нож, который ему вонзили в затылок, провернув несколько раз по часовой стрелке?
В его голове на удивление мало мыслей. Не проносится вся жизнь перед глазами, даже не хватает сил на эффектную усмешку. Это было бы очень типично для Делсина, насмехаться над своими экзекуторами, принимая свое поражение. Ему только интересно, куда уйдет вся его энергия. Стал ли он уже бомбой замедленного действия, когда сердце пропустит последний удар, проводник обратится чистым сгустком огня, разрушающий все вокруг себя? Или, может, будет схож с затухшей свечой.
Этого боялся Юджин, сейчас он отчаянно орет ему в гарнитуру, и замолкает, вместе с простреленным смартфоном. Как же много связанно с этим куском технологий. Слишком много.
Все окрашивается серым, потом пропадает слух. Как немой фильм, он главный герой, который изжил себя как ключевая фигура. Допрыгался, добегался. Последний рывок вперед, чтоб получить очередную порцию пуль, и Делсин растягивается плашмя на асфальте. Он не знает, что его тело уже оттаскивают в братскую могилу, оставляют таким, открытым разложению и птицам, чтоб его обязательно потом кто-то нашел. «Смерть биотеррористам» и «биотеррористам тут не рады», каллиграфически правильно выведено у него на груди. Где все еще что-то теплится.
Ему кажется что он открывает глаза, и не видит ни неба, ни земли, не чувствует никаких вкусов и запахов. На удивление чувствует себя очень легким и невесомым. Ему трудно сказать, стоит он или лежит, ведь тут нет толком ни востока, ни юга, никаких опознавательных знаков. Акомиш все еще может сказать, что он сконфужен, растерян, даже испуган. Не получается ни втянуть в себя воздух, ни выдохнуть, а глаза кажется, слезятся, потому что ему вдруг стало себя до рыданий жаль. Делсин никогда не ощущал этого по отношению к себе. И он тут один. Или не совсем один. Он двигается куда-то вперед, ему кажется что вперед, он все еще опирается на те понятия, которыми руководствовался раньше. Блестяще серый вакуум приобретает смытые очертания, похож одновременно на все места где парень когда-то бывал, и, тем не менее, новый, не существующий ни в одной точке земного шара. Акомиш протягивает вперед руки, пытаясь словить мелькающую тень, а та растворяется. У тени были глаза брата, глаза Эбигейл, глаза Бетти, одновременно и поочередно.
- Эй, эй, - его голос звучит совершенно иначе, гулко и приглушенно, будто он в подвале, а слышит себя как извне. – Кто-нибудь?
Парень останавливается. Прикрывает глаза и все равно продолжает видеть. Значит от того, что его окружает, не будет спасения или побега.

Отредактировано Delsin Rowe (10-05-2014 00:39:00)

Делсин тянет руки вперед, пытаясь поймать пепел, хочет вобрать его в себя, тогда он бы ощутил силу. Но тот ускользает от него, витиевато развевается по пространству вокруг, теперь кажется, что он находятся в воде. В детстве он уже видел это, когда тонул, прежде чем сильный рывок не вытащил его тяжелое тело из ловушки наружу, брат давил на грудную клетку, чтоб вода вышла. Он и сам мог бы, но зацепился за какую-то корягу шортами, а пока панически соображал, видел перед глазами эту темноту. К которой также не мог прикоснуться. Он уже был тут.
- Не жалей меня, - сдавленно просит Делсин, ему все еще кажется что он плачет. – Где я? Кто ты?
Существо, иначе Делсин описать не может, говорит что-то о божествах. У его народа они тоже есть, в сущности своей одно и то же явление, которое называют по-разному. Всегда были жертвоприношения или подношения. Роу пытается понять, нужно ли предлагать что-то этому духу. Но у него больше ничего нет. 
Уже слишком поздно. Делсин фактически совершил суицид, если не брать во внимание трактовку оного. Он переоценил себя, сделал ставку на свою бесконечность и нескончаемость ресурсов. Как акомиш он предал мудрость своего народа, ценить то, чем обладаешь, если не как собственность, то, как вещь взятую напрокат, которая принадлежит духам. Все отвернулись от него, остался лишь этот неясный силуэт с прожигающими глазами. Если бы он мог ощущать что-то, он сказал бы что ему больно. Попросил бы не смотреть так. Более ничтожным он еще не ощущал себя.
- Если земля отвергает меня, то я застрял тут навсегда?
Навсегда это очень долго. Столько Делсин не выдержит. Если будет находиться в этом сознании. Он может поклясться, тяжелые капли дождя бьют его тело, слух напрягается от раската грома, но это скорее воспоминания, которые все еще не остыли в нем. Он пытается сосредоточиться, собрать всю свою волю, которая осталась. И все вокруг меняется. Не существенно, но становится более ясным. Он не спрашивает разрешения и не знает, как это работает, по сути, двигаясь интуитивно.
Мир стонет, разрывается, а потом соединяется в более цельном проявлении. Пропадает неопределенность, проявляется сильнее его память, соткав из ничего что-то похожее на холм. Нет цветов, нет звуков, очень мало инструментов, чтоб творить, а Делсин изо всех сил старается придать этому месту реальность. Он и сам не понимает, что легко может потеряться в этом состоянии, забыв, что такое настоящее, а что продукт его воображения. Он жалобно смотрит на божество, опускается на мягкую землю.
- Я боюсь.
Роу существует как отражение себя самого, со сведенными к переносице бровями, борющийся с тошнотворным и липким страхом, какие-то чувства особенно яркие.
- Мне страшно.
Нет никого, кто смог бы упрекнуть его в этом.

Отредактировано Delsin Rowe (09-05-2014 18:21:18)

Роу не совсем понимает линию рассуждения существа. Но оно было мудрее него, и он, то и дело замолкал, когда хотел сказать что-то, боясь перебивать того. Если он рассердит духа, тот пропадет, обрекая Делсина на тягучий ужас в одиночестве. Все приходят в этот мир одинокими и уходят, растерянные и потерянные. Дух сейчас является чем-то связывающим Делсина с реальностью, пусть и не той, где его тело изувечено. 
- Извини, я не понимаю, что говорю. - Делсин смущенно прячет лицо в ладони. Ему и смешно и грустно. – Но как она может не видеть меня? Я думал это.. Логично. Даже если меня не погребли, я, так или иначе, становлюсь частью экосистемы.
Ему страшно, как он легко может рассуждать о себе так. Его тело это уже не он, его тело сейчас бог весть где. Все ли люди такое ощущают? Не знают что там с ними. Наверное, те, кто умер и не понял, что с ним произошло.
- Это все, лишь плод моего подыхающего воображения? Но, что тогда дальше?
Ад или рай, описанный христианством, может Вальгалла или Хель, опять же, одинаковые понятия в представлении разных народов. По идее Делсин должен превратиться во что-то вроде духа, и оберегать свою общину, это показалось бы логичным.
Делсин принимает в дар сигарету, но ничего с ней не делает. Он ведь не курит, и своей привычке даже тут не изменяет. Он ложится на спину, неспособный сбежать от света, не понимающий, где конец и край этой скорби. Какое-то время он просто лежит отупленный этим всеобъемлющим ничего, которое прокрадывается внутрь него, сквозь рваные раны, отголоски того мира. Но до него доходит что-то после слов духа. После блеклых искр чиркающей зажигалки.
- Я могу вернуться?
Голос бесцветен, он тянется к огню, прикуривая, и прикасается пальцами к зажженному кончику сигареты, не решаясь проделать это действие с огнем. Это было бы невежливо и безрезультатно. Его, облитые оттенками серого цвета, пальцы впитывают в себя опадающие частички сигаретного пепла. Сейчас это казалось возможным, в то время как сам дух все еще был чем-то неосязаемым. Его существование было невозможным, но он был, он дал огонь Делсину, как Прометей принес его людям. Значит, он все же попал в задверье. В длинную очередь на страшный суд, и у него есть возможность проскочить ее либо сойти с этого поезда.
- Пожалуйста…

Он смущен, а потом ощущает раздражение. Тот не имел за собой цели унизить парня, обычно эти сцены должны быть массовыми и социальными, хотя порой бывали случаи, когда человека просто хотелось мокнуть головой в грунт. И Делсин молчаливо растирает между пальцами пепел. Но подчиняется почти что приказу. Он видит в бездне и милость и жестокость. Он хочет упасть туда, и никогда не возвращаться. Но там слишком глубоко и вязко, там невозможно жить. Нельзя к такому привыкнуть. Ему на мгновение становится совсем тревожно. Как много он не знает, насколько большое полотно реальности, что он не в состоянии объять его ни мыслью, ни взглядом. Он отгоняет от себя эту дымку.
Хватит жалеть себя, считает акомиш. Раз уж так получилось, нужно выжать хоть какую-то пользу из этой встречи. Потому что, потом будет только кромешная темнота.
- Я все равно не понимаю.
Он ожидает еще одного раздосадованного вздоха. Делсин одаряет духа взглядом, и не знает, читается ли в нем искреннее сожаление и просьба проявить терпение. Роу вообще затрудняется ответить, есть ли у него глаза, в обычном понимании этого понятия и органа. Обычно чтоб хоть как-то придать комфортабельности беседе, нужно было прикоснуться к собеседнику. А сейчас такой возможности не представлялось.
Сколько должно пройти времени, чтоб он принял в себя эту правду, открылся и сроднился с ней. Ее не ощутишь на языке вкусом и не сравнишь со звуком. Все что она может предложить, молочная патока застывшего отображения жизни.
- А когда людям дается второй шанс и они возвращаются?
Он приблизительно знает ответ. Возвращаются они совершенно другими. От них не остается ничего прежнего, все высосано бездной. И все, чего они подсознательно хотят больше всего – вернуться обратно. Потому что жизнь уже не представляет никакого смысла. Но нормами общества не принято говорить об этом, открыто, не чувствуя стыда и страха.
- Как тогда смириться со всем этим?
Делсин похлопывает себя по ногам, просит еще сигарету. Мертвеца не к чему переживать о состоянии легких. Он втягивает в себя горькость, судит он по памяти, ведь совершенно ничего не чувствует. Делсин смотрит в глаза духу, уже не так боясь того, что он там увидел впервые.