Сказать, что Стэн ненавидел Ясмин – значит не сказать ничего, по сути. Ясмин – это сущая стерва, язва и вообще тварь, каких свет не видывал. Собственно, по мнению Стэна, суками были все бабы, которых его драгоценный братец приводил домой. Или не приводил домой, чтобы не попасть под «шквал эмоций, который мой мелкий брат снова может учудить». Да, так вот, по мнению Стэна ни одна из очередных пассий Себастьяна не была его достойна и вообще не имела никакого права находиться с ним рядом, потому что… просто потому, что Себастьян всецело принадлежал Стэну.
Стэн ненавидел всех баб Себастиана. Но Ясмин… Ясмин была особенной. Хотя бы потому, что она тоже очевидно ненавидела Стэна и всяко пользовалась моментами, когда Себастиана не было дома, чтобы оскорбить, унизить или фигурально полить дерьмом такое нежное и ранимое создание, как Стэн. Он же сам, в свою очередь, свою нелюбовь выражал лишь в еженедельных истериках, начавшихся с момента, когда Ясмин въехала в их с Себастианом квартиру, да мелких пакостях типа пищевого красителя в шампуне или соуса васаби в фисташковом мороженом. Ничего криминального, вовсе нет. Он даже ни разу не подмешивал ей тяжёлые наркотики в выпечку, хотя мог… например тогда, когда сам начал баловаться и впервые надыбал ДМТ через Оливера. То есть, нет, он вовсе не принимает тяжёлые наркотики. И тем более не собирается делиться… в смысле, ему и делиться-то нечем, на самом-то деле! Но с Ясмин он бы ничем не стал делиться. Особенно он не намерен делиться с ней братом. Но печаль в том, что у самого Себастиана на этот счёт совсем другие планы и взгляды.
Что же касается Патрика, то тому вроде как бы и наплевать на происходящее вокруг, пока Стэн регулярно даёт и не оставляет своего бойфренда без внимания, что постоянно делает с самим Стэном Себастиан. К слову то, что делает со ним Себастиан, Стэну категорически не нравится, его это печалит, он ревнует, он депрессует и… и ещё он пьёт, курит, находит себе приключений на задницу и другие части тела, которые не жалко. Как показала практика – не жалко ему ничего. Это же Стэн!
Этот день начинается, как и все остальные – с мысли о том, что сегодня ему придётся воевать с Ясмин, потому что Себастиан и Патрик уходят на работу с самого с ранья, а эта сука, в смысле баба брата, как и Стэн, нежится в постели до полудня, а то и больше. Нет, Стэн вовсе не безработный, просто он работает в кофешопе мальчиком на побегушках, и смены у него не нормированные. По сути, он припирается на работу только когда Оливер звонит ему и требует немедленного появления его божественной «пидорской задницы» на месте. Вообще, у Стэна есть мечта – открыть собственный очередной в Амстердаме гей-клуб, вот он и копит на свою мечту, работая то кассиром, то официантом, то посудомойкой. Просто так случилось, что мечты в этой семье сбываются у всех, кроме него – отец, вон, влиятельная и известная личность, мать тоже не отстаёт, братец, сволочь, идёт в сторону своей цели и всячески преуспевает, карьеру строит, матьего. А Стэн? Стэн как белая ворона. Мало того, что пидарас и наркоман (no, he's not!), так ещё и безответно влюблён в свою точную копию и не хочет ею делиться. Жизнь прекрасна, ёпта.
Так вот день, к счастью, начинается гораздо лучше, чем ожидалось, потому что если бы Ясмин была дома в тот момент, когда Стэн проснулся, то кухню-гостиную не миновала бы война. А так – Стэн остался тихо сам с собою на весь день, предоставленный только себе, своим мечтам и надеждам, которым, к сожалению, не суждено было сбыться. Поэтому, недолго думая, он собрался и ушёл в кофешоп. Даже если он там был не нужен. Стены пустого дома слишком сильно давили на и без того натянутые и оголённые нервы.
Так что ничего нет удивительного в том, что домой он возвращается слегка… более радостным, чем уходил. Жизнь действительно заиграла новыми красками, коих в Амстердаме было полно и без приёма наркоты, но это ведь какие-то мелочи жизни. Сейчас Стэн чувствовал себя правильно, хорошо, он парил на лучах любви ко всему миру, может быть, он бы даже вытерпел Ясмин в своей компании… несколько секунд, но всё же.
Он принял душ, переоделся в домашнюю одежду, включил телек и уселся на диван – расслабляться и улетать в радужную страну. Он знал, что способен сейчас на подвиги, он мог бы свернуть горы или шею этой суке, покорить любую вершину, выпить море! При условии, что очереди в сортир не будет. Он даже готов был пойти к Себастиану на работу, признаться ему в любви и простить ему всех его баб. Впрочем, от этого великого подвига Себастиан спасает себя, приперевшись домой. Стэн безмерно счастлив его видеть. Его одного. В их квартире. Слишком давно такого не было, только они двое.
– Тебе взять? – спросил Себастиан про пиво, и Стэн кивнул. Затем понял, что на него, наверное, не смотрят вовсе, поэтому согласился вслух.
Затем братец начал в красках рассказывать о том, что у него на работе творится, и уже спустя несколько минут, где-то на середине рассказа, Стэн обнаружил себя ржущим в голос на полу, бутылка пива, принесённая братом, бережно отставлена им же, от греха подальше.
Когда Себастиан начал демонстрировать собственное ранение, у Стэна пропало всё желание смеяться, не потому, что ему стало страшно за брата, он знал, что тот – крепкий орешек, и что с ним ничего не случится даже если он сам попытается что-либо сделать. Просто Стэн вспомнил другой раз, когда на этой самой руке у Себастиана была повязка. Только тогда это была повязка на тату, которую Себастиан сделал по требованию Стэна. Сейчас рисунок разросся по всей руке, и это неизменно вставляет Стэна как сильный наркотик.
Из дурмана и мыслей о всяком Стэна вывел вопрос Себастиана про Ясмин, и настроение тут же испортилось. Он пожал плечами, взял на вооружение идею сделать куклу Вуду Ясмин и сжить её с этого света и просто взял пиво и сделал несколько внушительных глотков, отчего то чуть не полилось через нос.
– Я твою ведьму с утра не видел, – спокойно отозвался Стэн, перестав кашлять и мысленно прощаться с жизнью. Умереть, подавившись пивом в самом расцвете лет никогда не входило в его планы по захвату вселенной. – И мой день сегодня однозначно не такой насыщенный, как у тебя. Встал, сходил на работу, вернулся, ты припёрся, всё отлично.
Он понятия не имеет, с чего вдруг только что бывшее «ялюблювесьмирособенномоегобрата» настроение за секунду сменилось этим «жизньдерьмо» состоянием и желанием уйти и надраться, дать себя выебать какому-нибудь качку в гей-баре, и потом на следующий день не помнить его рожу, имя и что вообще что-то было.

- Это перекись, - ответил Доминик, немного удивленный реакцией Даниэля. - Ты что, первый раз в жизни падаешь? Или привык сразу спиртом поливать? - он невольно передернулся, представив, каким может быть эффект от вылитой на царапину, например, водки. Это только в фильмах удобно алкоголем промывать раны, а так наверняка совсем иначе дело обстоит. - Ну, это оно так дезинфекцирует, - кое-как объяснил Руа, на самом деле понятия не имевший о том, почему перекись пенится.
Слова благодарности, которые пришлось произнести парню, явно его немало смущали - это было видно по выражению лица и по скомканной речи, но Доминика такие нюансы мало волновали, он-то вообще не ожидал никакой благодарности. Не то чтобы он думал, будто Даниэль совсем потерян для социума, просто как-то не вязался образ парня с вежливостью и сопутствующими ей выражениями.
- Не за что, - вполне искренне, хотя и не без смешка, отозвался француз. - Я Доминик. Очень приятно.
Он собирался поинтересоваться тем, как чувствует себя нога Даниэля, но судя по тому, что он смог подняться, все было более-менее в порядке. Конечно, бегать сможет не сегодня и не завтра, но в его молодом организме, даже если он и травит себя сигаретами и алкоголем, все равно всё восстановится очень быстро.
Руа снова почувствовал себя ужасно старым, хотя никогда раньше ему такие мысли в голову не приходили.
Ладно... - он подумал, что Даниэль собирается вернуться в галерею, раз у него там добрые друзья, но не успел даже рта раскрыть, чтобы сказать что-нибудь напоследок, как парень снова подскользнулся. На этот раз Руа был уже готов, и смог подхватить его где-то на середине.
- Как ты до своего возраста дожил? - сварливо поинтересовался Доминик, тоже глядя вниз, чтобы убедиться в том, насколько мало льда понадобилось Даниэлю для того, чтобы на нем поскользнуться.
Он вдруг подумал, не является ли он сам причиной такой внезапной падучести Даниэля. Нахмурил брови, все еще опасаясь выпускать его из рук и давать ходить самостоятельно. Нет, невозможно, он даже не подумал ничего такого про этого парня, не говоря уже о том, чтобы с ним целоваться - судьба не может быть такой сукой, чтобы вредить мальчику, которого Доминик впервые сегодня увидел.
Дело в чем-то другом.
- Ты не поверишь... сейчас зима, повсюду этот лед. Я правда не знаю, как ты дошел сюда. Где ты живешь? - он не совсем вежливо подтолкнул Даниэля ко все еще открытой дверце. - Садись, если не боишься, отвезу тебя.

une pierre que l'on jette
dans l'eau vive d'un ruisseau
et qui laisse derrière elle
des milliers de ronds dans l'eau
au vent des quatre saisons
tu fais tourner de ton nom
tous les moulins de mon cœur*

           Я помню тот день так, словно он был вчера. Никогда бы не подумал, что во мне есть столько смелости, столько решительности и отваги, что бы подойти к человеку и сказать все то, что я думаю. Думаю о нем, о себе, о нас. Думаю о жизни в принципе, которая никогда не имела для меня особой ценности, пока я не понял своего истинного отношения к нему. К Марку.
           До выпускного вечера, куда я явно не собирался, пара недель. Я и не думал никого приглашать - все равно никто бы не согласился составить мне пару, да и мало удовольствия в том, что бы смотреть на Маркуса, что будет с кем-то танцевать, кого-то обнимать, может даже целовать... Я хоть и любил себя мучить, но не до такой степени, нет. Экзамены отнимали почти все наше время, мы почти не виделись, почти не созванивались, не разговаривали - это было более чем непривычно, учитывая то, что раньше мы были рядом чуть ли не пятнадцать часов из имеющихся в сутках двадцати четырех. Маркус - мистер популярность, каждая третья девочка мечтает если не о свидании с ним, то хотя бы о ненароком брошенном в ее сторону взгляде, но это мало вероятно, потому что Ванерфрес почти всегда смотрит на меня или в свои блокноты, переполненные ежедневными пометками, или книги. Он "слишком занят своими интересами, что бы уделять достаточное внимание еще и девочкам" - так он говорит мне и матери, а так же некоторым друзьям, которых считает достойными своих ответов, а я радуюсь, что подобных вопросов мне не задают, потому как мне попросту нечего было бы ответить. Ни личные интересы, увлечения, хобби, ни учеба не отнимали у меня столько времени, как Марк, да и этого я тоже не замечал. Это казалось чем-то слишком естественным и обыденным, чем-то обыденным и банальным, как пить/есть/спать, так что я даже не задумывался, что нужно впускать в свою жизнь кого-то еще, к тому же, там попросту не было места для этого кого-то. Та был Марк. Меня все устраивало. На этом точка.
            Мне восемнадцать. Самый счастливый и беззаботный возраст? Возможно, но не в моем случае. Я слишком странный, как говорят, окружающие, что бы иметь друзей, слишком не общительный, что бы дружить хотя бы с одноклассниками, вместо того, что бы быть для них пустым местом. Спасибо, что хоть не объектом для издевательств, как было пару лет назад. Если бы не мое безразличие к мнению окружающих, я бы уже давно сменил несколько школ, либо сделал что-то с собой, но мне повезло - мне плевать на это стадо  идиотов. Они для меня никто и ничто, как и я для них. Мне восемнадцать, я на пороге новой взрослой жизни, которую так ждал. Мне просто хотелось чего-то нового, хотелось, что бы меня окружали умные и интересные люди, мне хотелось, наконец, зажить своей жизнью, вырваться из этих рамок, что сдерживали, из этих странных понятий нормальности, избавиться от окружающих меня людей, что казались посредственными и глупыми. Из всех сверстников лишь Марк казался мне не то что достойным внимания, он был для меня всем - моим идеалом, примером для подражания, совершенством. Мы слишком много времени проводили бок о бок, что бы я мог хотя бы попытаться думать о нем поменьше, говорить о нем пореже, перестать о нем мечтать.
                Это было слишком просто - признать, что он мне нужен. Не как друг, как человек. Когда он опускал свою голову мне на плечо - меня не било током, равно как и когда он брал меня за руку или касался пальцами моей щеки, потому что мне казалось, что это более чем естественно, что так и должно быть. Было странно, когда Марк этого не делал.Словно тучи сгущались, словно северные ветра начинали дуть со всех сторон. Так было и когда я видел его разговаривающим с кем-то. С преподавателем, одноклассником, девчонкой, смотревшей на него влюбленными глазами, кондуктором, требующим оплатить проезд. Не важно о ком речь, важно то, что я чувствовал себя в этот  момент обворованным. Я не знал кого нужно любить, что бы соответствовать правилам этого мира - мужчину или женщину, я любил того, без кого глоток воздуха казался мне ядом, без кого день тянулся неделей, без чьего пожелания доброй ночи - ночь была полна кошмаров. Я любил того, кто был мне другом, того, кто знал и понимал меня, того, кому я доверял больше, чем себе. Любил не той любовью, какой было можно, но плевал я на эти правила, на общество, на мир в целом, если без Маркуса моя жизнь походила на войну с самим собой.
               - Привет. - Я улыбался. Это была моя естественная реакция на его голос, на его взгляд и прикосновения. На него самого, на моего друга Маркуса. Я смотрел на девчонок, от которых он отошел минуту назад для того, что бы встретить меня, что бы посмотреть на меня не под их пристальными взглядами, а наедине. Я любил такие моменты, в которые казалось, что весь мир останавливался тем временем, пока Вандерфрес мне улыбался. - У тебя есть минутка? - я заглядываю ему в глаза, совершенно этого не боясь. - Даже минут пять. Одной не хватит. Мы стоим посреди футбольного поля, откуда с трибун на нас смотрят те самые воздыхательницы Марка, прожигая меня взглядом, проклиная, и мне это слегка не нравится. Хочется перейти на бег, все так же сжимая руку друга, скрыться от их глаз, уединиться. - Может, отойдем в сторону? - я киваю на трибуны, тем самым говоря, что посторонние в предстоящем разговоре явно ни к чему

*

Frida Boccara – Les moulins de mon coeur

Ничем не примечательный вечер грозил бедной Майке. Сегодня все, все было против нее. Казалось бы: пятница, пора расслабиться, проблемы в задницу, и жизнь наладится! Хер там был с вишенкой на вершине грандиозного облома. Так называемые друзья, почуяв синдром "всего лишь на часок задержусь на работе", свалили наслаждаться жизнью без Ленартс. Разумеется, что таким образом единственной перспективой на остаток суток было: отправиться в ближайший бар и надыбать там случайных знакомых после пары шотов чего-нибудь эдакого, но... настроение не позволило пуститься в авантюру. Вместо этого оно наглым образом испортилось, да так, что выходом из наклевывавшегося дерьма виделось лишь путешествие домой в родную люльку. Возможно, именно поэтому ноги сами занесли девушку в магазинчик на углу улицы, где она закупилась едой для просмотра очередного сезона мыльного сериала и бутылочкой вина на случай, ежели кто по зову совести все-таки заглянет в гости. Далее по скучному стандарту - надоедливая тряска в так называемом общественном транспорте, унылая пробежка под дождем до родного дома, мимолетные "привет-пока" мамам, беспечно попивающим чаек на кухне... Кстати, давно ли женщины собирались в кружок и говорили по душам? С тех пор, как Реми стал чаще пропадать по делам и реже заходить в гости, младшая Ленартс и сама взялась призадумываться над собственной жизнью. Действительно, в ее возрасте пора уже снимать квартиру, ну или хотя бы комнату, жить отдельно и позволять себе такие вольности, о которых и не мечтала когда-то. И это речь сейчас не об алкоголе или наркотиках, естественно. Совершенно не о них.
Итак, Майке неспеша проследовала в свою комнату и, поставив сумки с закусками задрота на пол, бухнулась на кровать. Прямо в одежде. Лицом вниз. Скука смертная, что же делать, чем заняться, сучно-скучно-скучно-сучно, кхм. Кому бы позвонить? - вслед за этим, почти не меняя положения на постели, рыжая достала телефон и мрачно гипнотизировала его минут пять, но чуда не произошло, после чего вновь уткнула лицо в покрывало, -Не жизнь, а сказка, - безуспешно пытаясь отыскать плюсы в пятничных повалялках в режиме нон-стоп, пробурчала Майя. Но долго обижаться на мир, хоть и безумно занятно, но все же не так полезно, как, например, пожирание луковых колечек. Или сырных палочек. Или вопли "В ЭТОЙ СЕРИИ ВСЕ КАК СУЧЕНЬКИ!" Или кидание из окна шариков, наполненных водой. Или вообще любое времяпрепровождение, которое не относилось к страданиям по поводу безделья, -Раз, два, три! Ленивая жопа - отомри! - с торжественным воплем Ленартс соскребла себя с кровати и вялым червяком поползла поближе к телику, по пути раздеваясь. Юбку налево, промокшую блузку - направо. Колготки высокохудожественно повисли на люстре. В конце концов, и лифак улетел прочь, ибо свободу сиськам! Телевизор включен одним движением пятки, и Ленартс уже смирилась с предстоящим вечером, как вдруг настойчивое дилиньканье мобильника вытащило рыжую из эмоционального дна. С торжественным -Ну наконец-то!- маршрут девушки повторился с точностью до наоборот. Вся одежда за несколько секунд была нагло сдернута с мест своего обитания, мобильник отрыт в недрах покрывала, а лицо Майке сияло сейчас ярче солнца. Долгожданная и только что пришедшая смс-ка, наконец, открыта и... О, Ремичек. Нажратый братец? Миленько. Куда засос?? И дальше... Да что там происходит! Нет предела возмущения женской душе, которую не взял побухать родной и любимый братишка. Это ни с чем не сравнимо. Ноздри раздуваются, как у быка на корриде, волосы на руках (прости ты, Господи, за неромантичность описания) дыбом встают, а морщинки меж бровей так и пускаются в пляс под названием "кому-то нынче попадет". Майя молча выключила телевизор, за две минуты влезла в мокрые вещи, исключительно для устрашения Ленартса с подозрительно извращенными пьяными наклонностями, пронеслась по всему дому к выходу, не забыв крикнуть финальное "привет-пока" пораженным мамам и выскочила за дверь. Отправила старшОму смс-ку, содержащую всего два слова - "Приеду - убью." И, в соответствии с только что улетевшим обещанием, ее насыщенный ругательствами путь лежал в квартиру, где жил Рембрандт и его банда соседей, периодически наводящая шорох на округу... Где, к слову, если опустить все скучные подробности, рыжая и оказалась спустя каких-то полчаса, и в данную секунду мрачнее тучи долбилась всевозможными конечностями в дверь.

une pierre que l'on jette
dans l'eau vive d'un ruisseau
et qui laisse derrière elle
des milliers de ronds dans l'eau
au vent des quatre saisons
tu fais tourner de ton nom
tous les moulins de mon cœur*

           Я помню тот день так, словно он был вчера. Никогда бы не подумал, что во мне есть столько смелости, столько решительности и отваги, что бы подойти к человеку и сказать все то, что я думаю. Думаю о нем, о себе, о нас. Думаю о жизни в принципе, которая никогда не имела для меня особой ценности, пока я не понял своего истинного отношения к нему. К Марку.
           До выпускного вечера, куда я явно не собирался, пара недель. Я и не думал никого приглашать - все равно никто бы не согласился составить мне пару, да и мало удовольствия в том, что бы смотреть на Маркуса, что будет с кем-то танцевать, кого-то обнимать, может даже целовать... Я хоть и любил себя мучить, но не до такой степени, нет. Экзамены отнимали почти все наше время, мы почти не виделись, почти не созванивались, не разговаривали - это было более чем непривычно, учитывая то, что раньше мы были рядом чуть ли не пятнадцать часов из имеющихся в сутках двадцати четырех. Маркус - мистер популярность, каждая третья девочка мечтает если не о свидании с ним, то хотя бы о ненароком брошенном в ее сторону взгляде, но это мало вероятно, потому что Ванерфрес почти всегда смотрит на меня или в свои блокноты, переполненные ежедневными пометками, или книги. Он "слишком занят своими интересами, что бы уделять достаточное внимание еще и девочкам" - так он говорит мне и матери, а так же некоторым друзьям, которых считает достойными своих ответов, а я радуюсь, что подобных вопросов мне не задают, потому как мне попросту нечего было бы ответить. Ни личные интересы, увлечения, хобби, ни учеба не отнимали у меня столько времени, как Марк, да и этого я тоже не замечал. Это казалось чем-то слишком естественным и обыденным, чем-то обыденным и банальным, как пить/есть/спать, так что я даже не задумывался, что нужно впускать в свою жизнь кого-то еще, к тому же, там попросту не было места для этого кого-то. Та был Марк. Меня все устраивало. На этом точка.
            Мне восемнадцать. Самый счастливый и беззаботный возраст? Возможно, но не в моем случае. Я слишком странный, как говорят, окружающие, что бы иметь друзей, слишком не общительный, что бы дружить хотя бы с одноклассниками, вместо того, что бы быть для них пустым местом. Спасибо, что хоть не объектом для издевательств, как было пару лет назад. Если бы не мое безразличие к мнению окружающих, я бы уже давно сменил несколько школ, либо сделал что-то с собой, но мне повезло - мне плевать на это стадо  идиотов. Они для меня никто и ничто, как и я для них. Мне восемнадцать, я на пороге новой взрослой жизни, которую так ждал. Мне просто хотелось чего-то нового, хотелось, что бы меня окружали умные и интересные люди, мне хотелось, наконец, зажить своей жизнью, вырваться из этих рамок, что сдерживали, из этих странных понятий нормальности, избавиться от окружающих меня людей, что казались посредственными и глупыми. Из всех сверстников лишь Марк казался мне не то что достойным внимания, он был для меня всем - моим идеалом, примером для подражания, совершенством. Мы слишком много времени проводили бок о бок, что бы я мог хотя бы попытаться думать о нем поменьше, говорить о нем пореже, перестать о нем мечтать.
                Это было слишком просто - признать, что он мне нужен. Не как друг, как человек. Когда он опускал свою голову мне на плечо - меня не било током, равно как и когда он брал меня за руку или касался пальцами моей щеки, потому что мне казалось, что это более чем естественно, что так и должно быть. Было странно, когда Марк этого не делал.Словно тучи сгущались, словно северные ветра начинали дуть со всех сторон. Так было и когда я видел его разговаривающим с кем-то. С преподавателем, одноклассником, девчонкой, смотревшей на него влюбленными глазами, кондуктором, требующим оплатить проезд. Не важно о ком речь, важно то, что я чувствовал себя в этот  момент обворованным. Я не знал кого нужно любить, что бы соответствовать правилам этого мира - мужчину или женщину, я любил того, без кого глоток воздуха казался мне ядом, без кого день тянулся неделей, без чьего пожелания доброй ночи - ночь была полна кошмаров. Я любил того, кто был мне другом, того, кто знал и понимал меня, того, кому я доверял больше, чем себе. Любил не той любовью, какой было можно, но плевал я на эти правила, на общество, на мир в целом, если без Маркуса моя жизнь походила на войну с самим собой.
               - Привет. - Я улыбался. Это была моя естественная реакция на его голос, на его взгляд и прикосновения. На него самого, на моего друга Маркуса. Я смотрел на девчонок, от которых он отошел минуту назад для того, что бы встретить меня, что бы посмотреть на меня не под их пристальными взглядами, а наедине. Я любил такие моменты, в которые казалось, что весь мир останавливался тем временем, пока Вандерфрес мне улыбался. - У тебя есть минутка? - я заглядываю ему в глаза, совершенно этого не боясь. - Даже минут пять. Одной не хватит. Мы стоим посреди футбольного поля, откуда с трибун на нас смотрят те самые воздыхательницы Марка, прожигая меня взглядом, проклиная, и мне это слегка не нравится. Хочется перейти на бег, все так же сжимая руку друга, скрыться от их глаз, уединиться. - Может, отойдем в сторону? - я киваю на трибуны, тем самым говоря, что посторонние в предстоящем разговоре явно ни к чему

*

Frida Boccara – Les moulins de mon coeur

Ничем не примечательный вечер грозил бедной Майке. Сегодня все, все было против нее. Казалось бы: пятница, пора расслабиться, проблемы в задницу, и жизнь наладится! Хер там был с вишенкой на вершине грандиозного облома. Так называемые друзья, почуяв синдром "всего лишь на часок задержусь на работе", свалили наслаждаться жизнью без Ленартс. Разумеется, что таким образом единственной перспективой на остаток суток было: отправиться в ближайший бар и надыбать там случайных знакомых после пары шотов чего-нибудь эдакого, но... настроение не позволило пуститься в авантюру. Вместо этого оно наглым образом испортилось, да так, что выходом из наклевывавшегося дерьма виделось лишь путешествие домой в родную люльку. Возможно, именно поэтому ноги сами занесли девушку в магазинчик на углу улицы, где она закупилась едой для просмотра очередного сезона мыльного сериала и бутылочкой вина на случай, ежели кто по зову совести все-таки заглянет в гости. Далее по скучному стандарту - надоедливая тряска в так называемом общественном транспорте, унылая пробежка под дождем до родного дома, мимолетные "привет-пока" мамам, беспечно попивающим чаек на кухне... Кстати, давно ли женщины собирались в кружок и говорили по душам? С тех пор, как Реми стал чаще пропадать по делам и реже заходить в гости, младшая Ленартс и сама взялась призадумываться над собственной жизнью. Действительно, в ее возрасте пора уже снимать квартиру, ну или хотя бы комнату, жить отдельно и позволять себе такие вольности, о которых и не мечтала когда-то. И это речь сейчас не об алкоголе или наркотиках, естественно. Совершенно не о них.
Итак, Майке неспеша проследовала в свою комнату и, поставив сумки с закусками задрота на пол, бухнулась на кровать. Прямо в одежде. Лицом вниз. Скука смертная, что же делать, чем заняться, сучно-скучно-скучно-сучно, кхм. Кому бы позвонить? - вслед за этим, почти не меняя положения на постели, рыжая достала телефон и мрачно гипнотизировала его минут пять, но чуда не произошло, после чего вновь уткнула лицо в покрывало, -Не жизнь, а сказка, - безуспешно пытаясь отыскать плюсы в пятничных повалялках в режиме нон-стоп, пробурчала Майя. Но долго обижаться на мир, хоть и безумно занятно, но все же не так полезно, как, например, пожирание луковых колечек. Или сырных палочек. Или вопли "В ЭТОЙ СЕРИИ ВСЕ КАК СУЧЕНЬКИ!" Или кидание из окна шариков, наполненных водой. Или вообще любое времяпрепровождение, которое не относилось к страданиям по поводу безделья, -Раз, два, три! Ленивая жопа - отомри! - с торжественным воплем Ленартс соскребла себя с кровати и вялым червяком поползла поближе к телику, по пути раздеваясь. Юбку налево, промокшую блузку - направо. Колготки высокохудожественно повисли на люстре. В конце концов, и лифак улетел прочь, ибо свободу сиськам! Телевизор включен одним движением пятки, и Ленартс уже смирилась с предстоящим вечером, как вдруг настойчивое дилиньканье мобильника вытащило рыжую из эмоционального дна. С торжественным -Ну наконец-то!- маршрут девушки повторился с точностью до наоборот. Вся одежда за несколько секунд была нагло сдернута с мест своего обитания, мобильник отрыт в недрах покрывала, а лицо Майке сияло сейчас ярче солнца. Долгожданная и только что пришедшая смс-ка, наконец, открыта и... О, Ремичек. Нажратый братец? Миленько. Куда засос?? И дальше... Да что там происходит! Нет предела возмущения женской душе, которую не взял побухать родной и любимый братишка. Это ни с чем не сравнимо. Ноздри раздуваются, как у быка на корриде, волосы на руках (прости ты, Господи, за неромантичность описания) дыбом встают, а морщинки меж бровей так и пускаются в пляс под названием "кому-то нынче попадет". Майя молча выключила телевизор, за две минуты влезла в мокрые вещи, исключительно для устрашения Ленартса с подозрительно извращенными пьяными наклонностями, пронеслась по всему дому к выходу, не забыв крикнуть финальное "привет-пока" пораженным мамам и выскочила за дверь. Отправила старшОму смс-ку, содержащую всего два слова - "Приеду - убью." И, в соответствии с только что улетевшим обещанием, ее насыщенный ругательствами путь лежал в квартиру, где жил Рембрандт и его банда соседей, периодически наводящая шорох на округу... Где, к слову, если опустить все скучные подробности, рыжая и оказалась спустя каких-то полчаса, и в данную секунду мрачнее тучи долбилась всевозможными конечностями в дверь.