Это был седьмой тревожный звонок. Седьмой. Как смертных грехов. Как семь разбитых вдребезги ячеек общества. Семь навсегда потерянных женщин и отброшенных в бездну алкоголизма мужчин. Он видел все семь семей, и каждая была в отчаянии. Они не знали что происходит. Им казалось, это было не с ними, это показывали во вчерашнем ток-шоу. Френсис всегда имел при себе дамоклов меч, и горсть несбыточных обещаний.
Всегда существовали эти случаи, иногда по неосторожности родителей, иногда по стечению обстоятельств, но сколько бы они не помечали дома кровью, на утро там оказывался маленький труп. В этот раз это было похоже на эпидемию. И никто не мог определить, почему младенцы умирали. Случаи были похожи лишь одним этим фактом.
- Мы обязательно выясним, что произошло. Покупали ли вы что-то новое из бытовой химии? Возможно, кроватка из конкретного магазина? Чем вы кормили ребенка?
И чем больше он спрашивал, тем меньше он понимал. Он как ищейка бегал из одного места в другое, пытаясь высмотреть загвоздку. Но все было слишком идеальным и соответствующим ГОСТам.
Пока он бегал, он старательно забывал, что когда-то у него тоже была семья. И дочь, которая не проснулась однажды. Но это было не с ним, это было во вчерашней передаче.

Он пришел сюда раньше. За полчаса, его желудок сводило от спазм.
- Еще кофе, мистер?
Френсис кивает, наверное, пятая чашка, по старинке наполненная до краев. Редко уже встретишь эти карикатурные забегаловки, отдающие 60тидесятыми, с красными мягкими диванчиками и протертыми до дыр столиками. Забегаловка маленького города. Отдающая ностальгией и воспоминаниями о местах, откуда ты родом.
Она опаздывала. Френсис доедал свой бифштекс, когда стрелка минут коснулась отметки «5». Они договаривались ровно на начало восьмого. Он мерно двигал челюстью, бездумно глядя в пустое место перед собой.

Он видел ее и раньше. Трудно не заметить воспламеняющийся образ, стоит только зайти ей в помещение, она сжигала всех кругом. Сжигала милостью, что она посетила это прогнившее и богом забытое место. О таких говорят, что они сами нарываются на неприятности, своим безбожно виктимным видом. Они провокаторы и главные агрессоры. Ханна Паркер. Опасная как бритва, пытающаяся казаться притупленным ножом. Морс ему говорил, если хочешь найти Потрошителя человеческих душ, никого лучше Паркер не найдешь. Кто такой Паркер, удивился тогда Френсис. И так и оказалось, что с великолепной Паркер он сталкивался в лифте, когда притаскивал свое бренное тело в участок.

Зазвучал колокольчик у входа.
- Это ужасно непрофессионально, мисс Паркер.
Френсис мрачно смотрит на нее исподлобья. Он выглядит устрашающе, худоба придала его образу остроты, и с непривычки люди всегда морщились и пытались отвести взгляд. Людям нужна плавность во всем. Их убивает изломанность линий.
- Меня зовут детектив Френсис Миллер. Называйте меня Френ. Или как вам будет угодно.
Он подзывает официантку, просит меню.
- Выбирайте что будете. Вы, наверное, догадываетесь, почему я хотел с вами встретиться?

- Ничего.
Он допивает кофе. Френсис гоняет во рту осадок кофе, втирает его в свою слизистую. Они здесь не просто по инициативе общества одиноких сердец, но он не может отогнать от себя наваждение. Эти рыжие волосы. Как октябрьский пожар. Нос щекочет запах гари, где-то в это время, в сезон жжения костров, он гулял за городом с женой. Она тогда была на восьмом месяце.
- Никаких схожестей. Два случая произошли, один 10 марта, другой 12. Следующий – лишь осенью. Абсолютно безумный график. – Френсис морщится, сплевывает осадок в чашку. – Из свидетелей только родители. Но они либо гениальные актеры, либо, правда, не причастны к этому.
Френсис не знает, каким чудовищем нужно быть, чтоб убить своего ребенка. Но эти чудовища были более реальны, чем фольклор описывал. Химеры, многоликие великаны, кровожадные русалки и нимфы. Протянуть руку и прикоснутся к гладкой поверхности исполинских львов, которые свидетельствовали много страшных вещей. Они поведают, что у монстров человеческие глаза.
Миллер, водит ложкой по столешнице, оставляя тонкие следы, вырисовывая какую-то руну, которая абсолютно бессмысленна по содержанию. Когда сидишь на реабилитации, попадаются под руки книги, содержащие в себе знания практические, так и квази-научные утверждения. Ничему нельзя верить, пока не можешь проверить это на деле.
- Мне нужна помощь человека, который видит немного больше, чем просто улики и картину преступления.
Он всегда был скуп на похвалу, но сейчас вынужден был немного пояснить, хорошо известную самой Паркер истину. Вещи говорят хорошо, а люди могут сказать больше. Но без необходимого навыка, они не более чем груда мяса. Как без особого видения – место преступления просто загаженный угол.
- Если вы не против, со мной согласилась встретиться семья… Как, они уже не семья.
Френсис подсчитывает, сколько должен, предлагает оплатить ее заказ. В честь первой встречи. В честь еще долгих и успешных разговоров. Потому что он решительно настроен на результативность этого занятия. Он приподнимается, идет к выходу. На парковке одиноко дожидается форд.
- Вы понимаете, что идем мы на правах обычных граждан, а не представителей власти. Если я превышу свои полномочия, боюсь, я потеряю источник важной мне информации.
Он приглашает ее сесть, сам еще какое-то время мнется снаружи. Борется с болью в желудке. Когда садится, сходу трогается с места, едва заведя мотор.
- Ее зовут Кларисса Доул. Тридцать лет. Ребенок умер два года назад. Она согласилась сразу поговорить. Мне кажется, тут два варианта, - он приспускает боковое стекло, - либо она тронулась умом, либо все же вспомнила что-то.

Френсис все время грызет ноготь на мизинце, пока пытается не въехать в первое попавшееся препятствие. Он старательно делал заинтересованный вид. Ему было интересно, но вдруг навалившаяся тоска и боль осадком поселились на плечах. Имеет ли какой-либо смысл эта поездка. На каждый вопрос Паркер находились вполне очевидные ответы. Нет, Кларисса Доул едва ли могла смириться с потерей. Отвечала она на автомате, придушенная флёром своей скорби. Нет, выносить отчеты Миллер не мог, но его памяти хватило, чтоб передать главную суть – младенец был здоров. Никаких патологий, никаких инородных тел которые могли бы нарушить работу дыхательного аппарата, никаких следов наркотиков или других химических соединений, которые могли вызвать асфиксию. Эти слова повторялись в каждом отчете. Эти слова были в отчете о смерти его дочери.
- Тут глухой тупик, мисс Паркер. И нам предстоит хорошенько поцарапаться обо все его углы.
Прежде чем он полностью потеряет надежду. 
Он вторит написанному в делах, никаких следов насилия, все семьи благополучны, молоды, у всех первый ребенок. Все были слишком счастливы.
- Я могу припомнить лишь, что были дела, но там встречался своеобразный принцип маятника, где без видимых причин умирали взрослые.
Но это был еще более темный лес. Никаких связей друг с другом, будто они были выбраны по случайной лотерее. Одна смерть, вторая. Потом перерыв в несколько месяцев, и по новой.
- Может единственное что их связывало, что они были молоды.
Они приехали, остановились у образцового одноэтажного дома. Ветер игриво прятался в складках флага, приподнимал его. О, Америка, слышалось где-то в глубине улиц. Вечерние передачи иногда затрагивали тему патриотизма. Френсис тяжело проковылял к входной двери. Давит на звонок, дожидается.
- Мисс Доул, здравствуйте, это детектив Миллер. Мы договаривались о встрече.
Наконец, слышится движение. Им открывает поблекшая, как в отбеливателе выстиранная, женщина. Когда они проходят, едва ли можно сравнить женщину на снимках, в рамках, в прихожей, с той, которая сейчас шелестит, едва напрягая голосовые связки.
- Джереми сейчас нет дома, - информирует она об отсутствии покойного супруга. – Я вас слушаю.

Кларисса была мертва, как все они здесь. Комната, пропахнувшая лекарствами и трупным окоченением. Когда настало время вопросов, статика вдруг нарушилась, у мисс Доул забегали глаза, участилось дыхание. У нее случилась паническая атака, и она ретировалась на кухню, гремя всем, чем только можно было. Она громко вещала, что у нее есть печенье, Джереми только недавно купил. Шумела зажигалкой для плиты допотопного образца. Френсис на мгновение даже задумался, что будет, если они все взлетят на воздух из-за утечки газа. Но, так как они уже давно погибли, их разнесло где-то в другой реальности на мелкие атомы, страха забвения не было. Он знает лишь, что не должен быть тут, Ханна тоже, возникнет слишком много вопросов, когда их обгоревшие тела будут трогать огрубевшие руки эксперта. Френсис не любил, чтоб его трогали, так вульгарно и откровенно, как это делают патологоанатомы.
Она отказывалась принять тот факт, что все из продуктов, что у нее есть, приносят заботливые соседи, которым не все равно, умрет она от голода или покончит с собой. Они оставляли ей лишь одну опцию. Такой общественный разум, чтоб никому не было дурно от мысли, что они допустили чью-то смерть.
Кларисса возвращается и угощает их светлым чаем, заварки хватило на три чашки.  Говорит, говорит, не по делу, вызывая раздражение Миллера, который хочет раскрошить хрупкий фаянс в своих руках, а после вцепится пораненными руками в ее шею. Это называют «не идти на контакт», а говоря сленгом, «уйти в несознанку». И зная свой нетерпеливый нрав, Френсис и притащил с собой Ханну. Во всем был изначальный замысел.
Мисс Доул, вас несет не в том направлении.
Он ощущает гнев и злобу. Поэтому он всегда работал с тем, что легко можно сломать при этом не получить срок за умышленное убийство. Но видимо опыта у Паркер было не много. Он должен помогать ей, раз уж он здесь выступает эталоном грязной работы, и решает, что лучшим выходом будет подыграть безумной Кассандре, которая дальше своего носа ничего не видит. Она все говорила, а ей никто не верил.
- Джереми сейчас же на работе? Малышку ты уложила спать, она очаровательна, - он давит из себя оскал на миллион долларов, гонорар за великолепную роль, и видя недоверие мелькнувшее в глазах разинувшей рот Доул, добавляет - помнишь меня с Ханной? Мы познакомились на консультации.
Наконец он разгадывает паттерн. Если человек уверен, что он живет во вчерашнем дне, ни в коем случае нельзя разубеждать его в этом. Френсис смотрит на Паркер взглядом, отсвечивающим вывеской ночного магазина игрушек для взрослых. То есть очень очевидным и легко читающимся. «Подыграй мне, иначе все прогорит».
- Рассказывай, что ты делаешь, чтоб малышка заснула так быстро? Наша дочь выматывает из нас все соки, пока мы ее уложим. – Его лицевые мышцы застывают, он уже не в состоянии контролировать гримасу полную боли. Ее легко спутать с обычной усталостью.
Глаза Доул увлажняются умилением. В соседней комнате в ее реальности спит ее дочь, а муж настоящий семьянин, уехал на ночной вызов. Кларисса поддается, ведь это взаимная ложь. Один врет, другой подхватывает, и каждый упивается этим. Таков закон разума роя.
- Малышка Дороти, ох, она просто обожает потешки.

Лазить в чужом грязном белье – не более чем издержки профессии. Френсис кожей чувствует каждое движение Ханны в этом доме. Он настолько обветшал, что слышно разговоры мышей между стенами. Мисс Доул нашла свой камень с мечом короля, она была в своей стихии, и ей уже не требовались подсказки или вопросы, чтоб добровольно пытаться освободить лезвие из минерала. Каждая беседа с человеком это просмотр стриптиза, когда сначала к ногам летит кожный покров, а позже снимаются части мышц. Трепетно держащиеся тканями за скелет, органы выпадают на ворсистый ковер, пачкая все кругом подробностями.
- Малышка не любит потешки, - подначивает Френсис, вжившись в роль, - ей нравится пение.
Он припоминает подробности из собственного опыта, и он отдается пихтовым привкусом на кончике языка. Горький и острый. Когда Ханна возвращается, разговоры о детях не умолкают, и как хороший мясник, Френсис отделяет жир от мяса, как мясо от кости. Он сопоставляет полученную информацию, и с обещаниями придти в следующий раз с семейным альбомом, раскланивается с Клариссой.
- Она и правда была рада, а стоило всего лишь дать ей уверенность.
Они покидают маленький островок отчаяния, где живет человек в прошлом. Снова и снова повторяя одиннадцатое октября, с точностью до аллергических реакций на запах полироли для мебели.
- Что у тебя там?
Френсис как ясновидящий, он уверен, что они не могли уйти от Доул с пустыми руками. Он просит находку, это уже его часть работы.
- Завтра повторим процедуру. Но уже придется ехать в другой город.

Обычный клочок бумаги с полиграфическими чернилами. Достаточно старый, издание 95 года. Заглавные буквы в каждом рядке оттеснены специальным шрифтом. Номер страницы также выделен, как плотно спаянное железо в ограждении, он показывает, что ты на верном пути, двигайся дальше. Френсис запрашивает в лаборатории химический анализ. Это ничего не даст. Концентрация вредного элемента могла превышать норму, но мать не справилась бы с болезнью, если этого не сделал крепкий организм мужчины и здорового ребенка.
Тем временем в новостях появляются тревожные заметки о восьмом чуде света. На них Миллер не обращает внимания.

Город в паре часов езды от ЛА. Прямой путь занимает ровно два часа, тринадцать минут, сорок девять секунд. Френсис засекал. Весь путь он не разговаривает с Ханной. Боль, разъедающая желудок, превращается в тупую пульсацию.
- Мисс Таусенд, мистер Таусенд, рад вас видеть. Примите мои соболезнования.
Миллер ступает на порог дома. Здесь немного больше здравого рассудка.
- Помните, я говорил вам об независимом расследовании? Ответьте на пару вопросов моей коллеги.
Чета Таусенд не агрессивны, мужчина совсем потерял форму, выглядит отстраненно. Более оживлена женщина, и она кажется супермоделью на фоне мисс Доул. Она не теряет надежды, что это просто недоразумение, а ее ребенок сейчас проходит реабилитацию в клинике.

Сказать, что Френсис раздражен, значит не сказать ничего. Он старается не пускаться в свистящий, злой шепот. Он буквально насильно выволакивает Ханну из дома. За хлопнувшей дверью еще слышится истерическая ругань.
- В следующий раз, подожги подол юбки хозяйки дома. Так мы сможем привлечь больше внимания.
Они все уже задохнулись от грязи, которая набила их глотки и легкие.

Никаких следующих разов не наступает. Френсис проводин бессонные ночи, как осетр на нересте, двигаясь в заведомо неверном направлении. И после голодного обморока, приложившись головой о кофейный столик, к нему приходит озарение. Теперь есть что-то схожее между этими семьями. Книга. Собрание стихов и колыбельных со всего мира. Всего издано сто тридцать экземпляров. Что ставит под угрозу каждого, желающего прочесть двадцать седьмую страницу, в каждом уголке страны.   
В этом мире все боятся тишины. Она напоминает им об амниотической жидкости, в которой первые девять месяцев приходится вертеться. Звуки приглушенные. Все еще есть защита от слишком враждебного мира извне. А потом первый крик прорезает воздух, вместе с воплями счастливой матери. Все это настолько естественно, что более жизнь в тишине не имеет смысла. Когда все замолкает, это против природы, нет абсолютной тишины. Вакуум, как известно, не распространяет звуки. Никто не хочет оказаться выброшенным на орбиту. Там они никого не знают, вряд ли смогут найти работу.
Что же чувствуют глухие.
Говорят, что там, по ту сторону, есть только свет.

Они снова в пути, едут в Финикс. Начинать, так по порядку. 
- Я позвонил в крупнейшие библиотеки, в некоторых есть экземпляры книги.
А еще человек боится идти свой путь в одиночестве. Френсис смахивает с плеча прилипшую паутину, подхваченную у допотопного фикуса в офисе. Его план гениален, уничтожить нужную страницу, если не весь сборник.
- Почему ты решила, что это именно она? – Все же спрашивает он.
Он искал информацию о сборнике. Там были переводы с редких африканских диалектов, с мертвых языков, и они осуществлены были для ознакомления. Предназначенные, может, для студентов-историков. Пока кто-то не решил, что лучшим выходом будет приобщение младенцев к культурному наследию давно сгинувших цивилизаций.
- Они все там дикие.
Миллер имеет в виду, и правда дикие. По форме, по содержанию.
- Именно двадцать седьмая страница.
Он смотрит на перебинтованную руку Ханны. Ожог все не сошел. Френсис думает о дурных намерениях, о благих сестер милосердия. Читающих это тяжело раненным солдатам, пережеванным в военной машине. Хронически больным детям. Людям, которые все еще слышат, но едва ли смогут вернуть власть над своим телом. Вопрос эвтаназии всегда останется актуальным. Ведь что подразумевает мораль, позволять кому-то мучиться в агонии, растянутой на месяцы или отпустить душу из искалеченного тела. Но, право разделять и властвовать чужими жизнями, приписано лишь богам. А они не боги.
- Это оружие массового поражения. Выйти в эфир и зачитать ее. Идеальное преступление.
Глухо говорит радио, оно включено ради приличия. Там оповещают о погоде, о странных дождях в Северной Каролине. Каждый ливень оставлял после себя россыпь золота на холмах.

- Ты сделала… ЧТО?
Френсис не замечает, как обе его ноги одновременно давят на педаль тормоза. От слишком резкого торможения плавятся шины об асфальт. Была бы скорость чуть выше, сейчас их переворачивало бы в кювете. Шоссе, не будь почти пустым, превратилось бы в свалку металлолома, из-за столкновения, спровоцированного Френсисом. Миллер чувствует, как перед глазами плывет. Все это время у него проворачивались эти едкие слова. И он мог легко убить всех окружающих. Люди, с которыми он ехал в лифте. Люди, с которыми он здоровался в холле дома.
В мгновение, как в день смерти дочери, он становится полубезумен. Не здоровее Клариссы Доул.
- СКОЛЬКО ТАКИХ СМЕРТЕЛЬНЫХ ПОТЕШЕК ТАМ МОГЛО БЫТЬ?
Он срывается на крик, брызжет слюной, бьет кулаком о руль.
В какой-то момент, он превращается в живой клубок вопля.
В какой-то момент, в машине сидят два убийцы-мертвеца.
Миллер быстро приходит в себя, трет ненавистное лицо и лихорадочно смотрит в зеркало заднего вида. Он сворачивает к обочине. Какое-то время просто сгорбившись, сидит, не шевелясь. А после хрипло начинает:
- Это просто невероятно, и ты… Ты ни слова не сказала об этом. Ты знала, блядь, и молчала. Невероятно, удивительно! Просто… Ты… Сука эгоистичная.

Они делают экскурс по всем библиотекам в Финиксе. Колорадо, Додж Сити. Из времени, посвященному себе, лишь на сон и еду, все остальное тратится на поиски всех существующих экземпляров. Френсис сладострастно подкуривает от горящего тома. Он вдыхает в себя эссенцию смерти. В буквальном и переносном смыслах.
За все время после того инцидента по дороге в Аризону, он слова не сказал Паркер. Он все еще считал ее тупой дурой. Которая способна убить его одной мыслью. Пока он тут, его теория не оказывается верной. А ведь он мог бы проникнуться к этой бабе симпатией. Если бы она не была настолько зациклена на себе. Если бы Френсис не был настолько зациклен на прошлом и этом деле.
Чем дальше они продвигаются, тем спокойней становится. Ему уже не страшна смерть, ни от руки Ханны, ни от рака. Пусть пространство и космос прожуют его и подавятся. Он читал еще стихи из издания. Заговаривать во время езды с Ханой он больше не рискует.

- Какова вероятность, что это даже не просто стихи, а сборник чудовищно сильных заклинаний? – Френсис вертит в руках двадцатый экземпляр. – Это значит, если мы вернемся когда-то в Лос-Анджелес, нужно будет вновь вернуться к Таусендам, к Доул и правда сжечь их к чертовой матери. Книги вместе с домами. Вместе с хозяевами. Мне плевать, я хочу, чтоб эта магия канула в анналы истории как страшное воспоминание.