У Эбигейл было целое множество поводов волноваться. Еще бы, она сбежала из своей больничной палаты, прибегнув к банальнейшему обману, хотя прекрасно знала, что так делать нельзя и это ей еще вылезет боком. У нее вряд ли получится вернуться обратно до того, как ей принесут очередную порцию еды на пластмассовом подносе. А если доктор еще и решит спонтанно заглянуть к ней, чтобы справиться о ее самочувствии, то у нее совсем нет шансов на то, чтобы ее маленький побег остался незамеченным для ее невольных тюремщиков, которые только и твердили ей целыми днями, что все эти многочисленные правила и ограничения существуют лишь для ее блага.
«Благо? – Эбигейл лишь в мыслях кривила губы в горьком подобии улыбки, не решаясь или попросту не желая высказывать эти свои мысли вслух. – Какое у меня может быть благо?»
Она и правда не думала, что поступает неправильно. Даже не задумывалась об этом. Ей просто было необходимо вырваться из этих стен, которые смыкались вокруг нее подобно тюремным решеткам, давали на нее, заставляли задыхаться. Она была почти счастлива – но только почти, – когда смогла вдохнуть свежий воздух полной грудью, прежде чем поторопиться на автобусную остановку на всех парах, на ходу поправляя на шее туго завязанный шарф. Она помнила, что нужный ей автобус отбывал не так уж часто, а потому она должна была поторопиться, чтобы не пришлось ждать еще более часа, сгорбившись на лавке у остановки. Она успела, потому что она спланировала все это заранее, сверилась с расписанием автобусов еще вчера, и ближайшее время могла не беспокоится ни о чем, устроившись на сидении у окна. Она смотрела на мелькавшие за окном виды, но они все смазывались на быстрой скорости, превращаясь в сплошное серо-зеленое пятно с редкими вкраплениями других цветов. Эбигейл отвернулась от этого зрелища, когда глаза начали болеть из-за мельтешения. Да, в конкретный момент ей было не о чем беспокоиться, все тяготящие ее мысли можно было отложить на потом, но она все равно поймала себя на том, что нервно смыкает и размыкает пальцы, лежащие на коленях. Ей еще предстояло добираться от следующей остановки как-то своим ходом, надеясь на доброту проезжающих мимо водителей, и ей претила сама только идея о том, чтобы довериться каким-то чужакам. Она и хорошо знакомым предпочитала не доверять сверх меры, а тут такое испытание. Тем более, она даже не знала наверняка, застанет ли она кого-то там, куда направляется. Вполне может сложиться и так, что адрес, записанный на маленьком клочке бумаги в ее кармане – неправильный. Или хозяина дома попросту не окажется дома, или… Эбигейл помотала головой, запрещая себе волноваться о столь многом одновременно. В этот же момент автобус остановился.
Но все было не так уж плохо, как можно было бы ожидать. Не более пятнадцати минут ушло на то, чтобы поймать попутку, за рулем которой оказался мужчина преклонных лет с добродушными светлыми глазами, дружелюбно глядевшими на Эбигейл сквозь толстые стекла очков. Эбигейл знала, что не может позволить себе доверять даже столь безобидному на вид субъекту, но, прислушавшись к собственным ощущениям, которые почти никогда не подводили ее, не ощутила ни малейшего намека на угрозу с его стороны. Она приветливо улыбалась в ответ, выглядела так смущенно и растерянно, что ее вид не мог не разжалобить старика, который в ответ на вопрос о цене лишь небрежно махнул рукой, мол, ни о каких деньгах речи быть не может. Это радовало, потому что в карманах Эбигейл остались сущие гроши.
– Так куда именно вас довезти, юная леди? – спросил он, когда Эбигейл уже села на переднее сидение и даже пристегнула ремень безопасности. Она ничего не сказала в ответ, только достала из переднего кармана джинсов клочок бумаги, на котором был нацарапан адрес Уилла Грэма. Распрямила бумагу пальцами и протянула ее водителю, который, в свою очередь, вынужден был поправить на носу свои непомерно огромные очки и поднести  адрес почти вплотную к своему лицу. Затем он хмыкнул: – И что только можно забыть в этакой глуши?
Дальше были пустые разговоры ни о чем, а именно о погоде, соседях, ценах на бензин и хлеб, ненормальных пешеходах и ревматизме. Эбигейл откровенно скучала, да и мысли ее были явно не в этом автомобиле, но она скрывала это, кивая и поддакивая как раз вовремя. Ей действительно пришелся по душе этот старичок, хотя бы потому, что он был первым человеком за уже очень долгое время, который не смотрел на Эбигейл так, словно она была какой-то очень особенной, совсем не похожей на любую другую девочку ее возраста. Но это было только потому, что он не знал, кто она такая. У нее не хватило смелости назвать свое настоящее имя.
А дом Уилла и впрямь оказался в той еще глуши. Эбигейл, слыша звук отъезжающей машины, смотрела на одинокий дом перед собой, и не сразу пошла в его направлении. Старик высадил ее не у самого дома, а чуть поодаль, и это небольшое с виду расстояние заняло у нее целых несколько минут. Или это только показалось Эбигейл, потому что у нее не было с собой часов, чтобы узнать наверняка. И не успела она дойти до крыльца, как ее поприветствовали громким собачим лаем. Она резко повернулась на звук, как раз вовремя, чтобы не оказаться сбитой с ног псом, который по размеру почти доходил ей до пояса. Прекратив лаять, он принялся наматывать вокруг нее круги, виляя хвостом и тычась ей в ноги мордой, словно пытаясь выяснить для себя, кто она такая и что тут делает.
– Здравствуй, песик Уилла, – Эбигейл даже улыбнулась, опускаясь на корточки и запуская пальцы в густую шерсть на голове любопытной собаки. – Я Эбигейл, а как тебя зовут?
Пожалуй, если бы это славное животное и впрямь ответило на ее вопрос, то это бы означало, что она очень даже зря сбежала из больницы.

Эбигейл не особо представляла себе, как будет выглядеть ее встреча с Уиллом, но она уж точно не ожидала, что он выйдет ей навстречу сонный, растрепанный и без штанов. Он почему-то не казался ей одним из тех, кто спит до полудня, а то и до самого вечера. Ей стало неловко, что она пришла так невовремя и застала Уилла врасплох, поэтому она даже не смогла ответить ни на один из его вопросов, которых у него вдруг оказалось так много.
– Это… долгая история, – только и смогла выдавить из себя она, просто чтобы хоть что-то сказать. К тому же, она не совсем понимала, с чего ей следует начать, рассказывая о своем побеге из клиники – мысли мешались и путались в ее голове. Но дальше, когда она вошла в дом, ее ждала новая порция удивления в виде множества собак, ринувшегося ей навстречу точно так же, как тот, первый пес, которого Уилл назвал Уинстоном. Такого мини-зоопарка Эбигейл совсем не ожидала, и впала в еще больший ступор. Но не испугалась, нет. Она любила собак, хоть в ее доме никогда не было ни одной. И пока Уилл пропадал где-то на втором этаже, вероятно одеваясь, Эбигейл познакомилась с каждым из его питомцев, которых в итоге насчиталось восемь. Обнюхав ее с ног до головы и побегав вокруг нее, собаки довольно быстро потеряли к ней интерес, и разбежались в разных направлениях еще до того, как их хозяин снова появился на первом этаже. Рядом все еще оставался только Уинстон, будто бы он чувствовал себя в ответе за гостью, которую он увидел первым. Эбигейл в очередной раз потрепала его по голове и огляделась вокруг, впервые замечая в этом новом для нее доме что-то, кроме собак.
– Не откажусь от какао, – она лишь пожала плечами в ответ на предложение Уилла, тем самым говоря, что даже какао совсем необязательно, она вполне может обойтись. Она хорошо позавтракала в клинике еще утром, рассчитывая на то, что может остаться без всех последующих приемов пищи, а потому сейчас не чувствовала ни жажды, ни голода.
– Это и впрямь долгая история, – заметив вблизи стул, Эбигейл шагнула в его сторону. В ее движениях проглядывалась неуверенность – ей было очень странно в этом новом и чужом доме. И если поначалу целая свора собак помогла ей отвлечься от всего на свете, то сейчас она чувствовала себя совсем не в своей тарелке. Она даже испытывала неловкость от того, что опустилась на стул, не спросив перед этим разрешения. Но продолжать стоять на месте подобно истукану было бы еще более неловко. – Если вкратце, то мне просто до чертиков надоела эта клиника. Надоели доктора с их постоянными навязчивыми расспросами о моем самочувствии. Надоели все многочисленные правила, запрещающие мне почти все, что только можно запретить, – Эбигейл поджала губы, складывая ладони на коленях. – Я не могу и не хочу больше там находиться. Разве я все еще не в порядке, Уилл? Почему они просто не могут выписать меня?
Она совсем не собиралась жаловаться. Правда не собиралась. Но слова полились из нее сами по себе, и дальше ей только хотелось жаловаться еще больше, выплескивая все накопившееся в ней негодование. Почему, почему они просто не выпишут ее в конце концов?

Эбигейл обхватила горячую дымящуюся чашку обеими ладонями и на мгновение прикрыла глаза, вдыхая сладкий и немного горький аромат какао. Это был запах дома и уюта – того, чего она лишилась, как ей казалось, навсегда. Но пока чашка была в ее руках, ей почти казалось, что она в безопасности, и ничего дурного не может случиться с ней в ближайшие минуты. Только почти, потому что чувствовать себя в абсолютной безопасности она тоже больше не могла, у нее не получалось.
– Спасибо, – выдохнула она, приподнимая уголки губ в улыбке. А затем осторожно подула на какао, которое жгло ей пальцы даже через толстые фарфоровые стенки, но пока не рисковала сделать глоток, чтобы не обжечь язык. Вместо того чтобы держать чашку обеими руками, она взяла ее за ушко и опустила себе на колено.
– Доктор Блум приходит ко мне с завидной регулярностью, в одни и те же дни, одни и те же часы, – кивнула Эбигейл, а в ее памяти тут же вихрем пронеслись все разом воспоминания о визитах ее психиатра. – Она не говорит напрямую, что со мной что-то не так. Лишь утверждает, что хочет мне помочь, и, стоит отдать ей должное, действительно помогает. По крайней мере, она пытается, – Эбигейл как-то совсем уж безрадостно хмыкнула и потупила глаза, упираясь взглядом в чашку на своем колене. – Но она, похоже, категорически против того, чтобы меня выпустили из клиники. Ты бы видел, как возмущена она была, когда доктор Лектер по собственной инициативе забрал меня оттуда к себе домой! – но почему-то ей самой было сложно в деталях вспомнить возмущение доктора Блум. Она помнила лишь смутные очертания событий того дня, но ничего конкретного, все было размыто и смазано в ее памяти. Она чувствовала, она была почти убеждена, что тогда произошло что-то важное, но что? В задумчивости Эбигейл поднесла свободную руку к лицу и потерла переносицу между указательным и большим пальцами.
– Ну а доктор Лектер, раз уж он сам меня забирал, не имеет ничего против моей скорейшей выписки из этого ужасного учреждения, – только когда она это сказала, то вдруг поняла, что даже не может быть уверена в этом. Ведь доктор Лектер не говорил ничего такого, да и по тому, что он высказывал вслух, очень трудно было определить, о чем же он думает. – Наверное, – добавила Эбигейл исполненным сомнения голосом. Чувствуя, что не может быть уверена ни в чем. И тут же помотала головой, чтобы не дать своим мыслям зациклиться на таком добром к ней, но таком непонятном для нее Ганнибале Лектере, чьи слова и действия было невозможно ни предсказать, ни просчитать. – В любом случае, он даже не мой психиатр, так что какая разница, что он об этом думает? Это ничего не изменит, – она поднесла чашку к губам и с величайшей осторожностью сделала небольшой глоток. Какао оказалось пригодным для питья, а потому она не без удовольствия отпила еще немного, облизывая губы.
– Я хотела бы… – она запнулась, когда вдруг поняла, что сама не знала, чего бы ей хотелось. Выпишут ее из клиники, а дальше что? Она понятия не имела, потому что после этого у нее не было никаких планов. Пустота, одно огромное ничего, с которым она теперь столкнулась лицом к лицу. – Я хотела бы убраться подальше отсюда, – договорила она, снова опуская чашку на колено. – Есть ли место в Америке, где не знают, кто такая Эбигейл Хоббс и что натворил ее отец? Если есть, то мне хотелось бы оказаться именно в таком месте, залечь на дно, не высовываться больше никогда, – она с досадой отметила, что в последних ее словах была отчетливо слышна дрожь голоса. Но она ничего не могла поделать с этим, хоть ей и хотелось быть такой серьезной, такой спокойной. Такой нормальной.
– Знаешь, а ведь у меня были планы, – после несколько неловкой паузы добавила она и снова поднесла чашку к губам. – Я хотела уехать в колледж. Подала документы в несколько понравившихся мне, так ждала окончания школы, собиралась найти работу на полставки, чтобы не мешала учебе… – она сделала большой глоток какао, сладость которого не смогла хоть как-то перекрыть горечь, наполнившую ее изнутри. – Теперь ничего этого не будет, правда, Уилл? Теперь моя жизнь никогда не будет нормальной, даже когда меня выпустят из клиники.
Эбигейл скривилась, словно какао в ее чашке вдруг оказалось нестерпимо горьким. И пожалела, что вообще затеяла этот разговор, уж слишком неприятным он был, и неизбежно упирался в безысходность ее положения. Где бы она ни была, как бы ни жила, она все равно навсегда останется дочерью серийного убийцы. А некоторые еще и утверждали, что она сама тоже лишала жизни ни в чем не повинных девушек, не уступая своему отцу. Как от такого можно отмыться, где от этого можно спрятаться?

Чего Эбигейл никак не ожидала, так это того, что Уилл возьмет ее за руку. Но ей не захотелось одернуть свою ладонь. А когда она подняла на него удивленные глаза, продолжая слушать его, то увидела, что он и сам чувствует себя немного неловко в связи с этим внезапным жестом, а потом он и вовсе ушел, унося свой так и не тронутый какао, оставляя Эбигейл обдумывать его слова. Он, безусловно, был прав, когда говорил, что если она поддастся своим слабовольным импульсам и сбежит, то это будет означать капитуляцию. Это будет означать, что Эбигейл Хоббс действительно есть что скрывать, она и вправду чего-то стыдится, и не может быть достаточно сильной, чтобы стерпеть недоброжелательное отношение этого мира к ней. Эбигейл крепко стиснула ушко чашки пальцами, скорее машинально отхлебнула немного какао, и оказалась так погружена в свои размышления, что когда Уилл вернулся, она не сразу обратила внимание на его вопросы. Еще несколько секунд продолжала сидеть подобно истукану, держа чашку у губ, и только потом подняла глаза, с застывшим в них непонимающим выражением. Уилл ведь что-то спросил, так? Ах да, она даже слышала.
– Я попросила его забрать меня, – Эбигейл пожала плечами, как если бы не была уверена, что именно эта ее просьба и сподвигла доктора Лектера забрать ее к себе домой. – И он забрал, ведь это ничего ему не стоило. Он дал мне чай, который, как он утверждал, должен был помочь мне с моими кошмарами. А после этого у меня какие-то очень нечеткие воспоминания, я помню появление доктора Блум, а дальше… – Эбигейл нахмурилась, силясь вспомнить. – А дальше ничего. Я каким-то образом снова оказалась в клинике, но даже не могу сказать, кто именно отвез меня туда, – она допила остаток своего какао и поставила пустую чашку на пол, рядом со стулом, наклонившись вбок. Она даже не знала, следовало ли ей рассказывать Уиллу обо всем этом, ведь это даже не касается его. Но она уже рассказала, так что поздно было об этом думать. – Но с тех пор кошмаров значительно поубавилось. Действия доктора Лектера помогли мне, что бы там ни говорила доктор Блум, – только доктор Блум ничего не знала о чае. И улучшения с кошмарами списывала на успехи психотерапии, в силу которой так свято верила. Ей просто нельзя было рассказывать некоторые вещи, она не все могла понять. Мог ли понять Уилл? Эбигейл казалось, что он должен был. У нее иногда появлялось ощущение, что они чем-то сродни друг другу, но потом оно ускользало. И она только смотрела на человека, который убил ее отца, и пыталась понять, какое место отведено ему в ее жизни.
– Он заботится обо мне, знаешь. Доктор Лектер, – зачем-то добавила Эбигейл, заправляя за ухо прядь волос. Все еще не понимала зачем. – Он действительно хочет и пытается мне помочь, хотя я – не его ответственность. Но порой я думаю… Порой я сомневаюсь, следует ли мне ему доверять.
Она посмотрела на Уилла, пытаясь поймать его взгляд.
«Следует ли мне доверять тебе?»
Теперь, когда у нее не было чашки, она словно не знала, куда ей девать руки. Попыталась сложить их на коленях, сцепить в замок или позволить им свободно повиснуть, но в итоге потрепала все еще вертящегося рядом с ней Уинстона по голове. Уголки ее губ едва приподнялись.
– Я всегда хотела собаку, – призналась она, столь внезапно переходя к совершенно другой теме, словно все это время они говорили только о собаках и ни о чем другом. – Только мой отец… – она запнулась, не зная, как правильно сформулировать то, что она уже начала говорить, – …не слишком-то ладил с домашними животными.

Отредактировано Abigail Hobbs (05-08-2014 11:33:43)

Эбигейл хотелось бы почувствовать себя так, как описывал Уилл. В полной безопасности. Словно ничего плохого не может произойти. Чувствовала ли она себя так хоть когда-нибудь в своей совсем еще короткой жизни? Она не могла припомнить, она даже с трудом представляла, каково это – доверять кому-то настолько безгранично. Но ей хотелось бы быть на это способной, пусть даже она прекрасно знала, какими ужасными последствиями может быть чревато доверие.
– Я правда хочу доверять. Вам обоим, – совсем тихо проговорила она, словно даже не хотела, чтобы эти ее слова были услышаны. И тут же пожалела о сказанном, ведь, казалось бы, она не имела никакого морального права сомневаться в тех, кто спасли ей жизнь. Это была какая-то вопиющая неблагодарность, но Эбигейл не было стыдно за нее, она считала, что ее биография могла прекрасно объяснить такое ее поведение. Ей только не хотелось, чтобы Уилл счел ее злым и неблагодарным ребенком, который не может даже принимать заботу о себе без вечного ожидания подвоха. Она и сама не знала, почему ей так хотелось, чтобы Уилл был хорошего мнения о ней.
– Не имею ничего против, – она слабо улыбнулась, радуясь появившейся возможности перевести разговор в совершенно иное, более положительное русло. Но почему-то поколебалась несколько секунд, прежде чем вложить свою ладонь в протянутую ей руку и подняться на ноги. – Надеюсь, что ты, в отличие от доктора Лектера, позволишь мне принимать участие в приготовлении ужина, – ее слабая улыбка стала чуть более уверенной. Ей и впрямь нравилось предложение Уилла, потому что трудно было представить себе что-то более нормальное, чем выгуливание собак и приготовление ужина. Эбигейл, чья жизнь уже давно перестала быть нормальной во всех смыслах этого понятия, радовалась возможности заняться чем-то, чем обычно занимаются среднестатистические люди, не пережившие никаких глобальных потрясений и волнующиеся только по пустякам.
– Только… – она нахмурилась, вдруг вспомнив о расписании автобусов, которое было аккуратно переписано на другой стороне бумажки с адресом Уилла. – Тогда тебе потом придется отвезти меня в клинику, потому что я упущу свой последний автобус, – а если она упустит этот автобус, то ее отсутствие неизбежно будет замечено, но такая перспектива не особенно ее беспокоила. Ей прочитают лекцию, тысячу раз повторят, что так поступать нельзя, и непременно усилят присмотр за ней, но все это совсем не страшно. Особенно упреки, которые она привыкла благополучно пропускать мимо ушей, машинально кивая в ответ на каждое слово.

Происходящее казалось слишком нормальным, чтобы быть правдой. Никакой психотерапии, никаких «как ты себя чувствуешь в связи с этим?», никаких обезумевших от горя родителей убитых девушек. Никаких подозрений и недомолвок по поводу тайн прошлого, никаких не слишком-то оптимистичных обсуждений будущего. В кои-то веки никаких напоминаний о том, что с Эбигейл что-то не так, и уже никогда она не будет как все. Непрерывный кошмар, в который превратилась ее жизнь, отошел куда-то на второй план, а сейчас она просто гуляла с человеком, который убил ее отца, и чувствовала себя так свободно, словно доктор Лектер снова угостил ее своим фирменным чаем. Она говорила очень мало, только время от времени разбавляла рассказы Уилла своими комментариями. Посмеивалась в ответ на что-то особенно ее позабавившее, но по большей части просто улыбалась, едва приподнимая уголки губ. Наверное, ее побег и весь связанный с ним риск и в самом деле стоили того. Было по-настоящему здорово вдыхать свежий воздух во все легкие, неспешно шагать вперед, совсем никуда не торопясь, и чувствовать себя почти живой. Слишком здорово, чтобы быть правдой, в самом деле. Эбигейл невольно подумала об этом, когда ее рука в какой-то момент машинально потянулась к шарфу, чтобы не позволить ему соскользнуть, обнажая внушительный уродливый шрам. Это привычное движение вдруг напомнило ей о том, кто она такая и как здесь оказалась, будто бы это совершенно вылетело из ее головы в считанные минуты. Эбигейл моргнула, уголки ее губ опустились вниз, и она невольно оглянулась по сторонам быстрым взглядом, словно действительно ставя под сомнение реальность происходящего. У нее уже были такие кошмары, где все начиналось так хорошо, что лучше и впрямь некуда, а потом ниоткуда появлялись привычные ужасы, ставшие ее постоянными спутниками – мертвая мать, с раскроенным от уха до уха горлом, или бледные фигурки всех тех девушек, которых она привела к смерти во имя собственного спасения. Или отец, прижимающий окровавленное лезвие к ее шее, или бедняжка Марисса, или Ник Бойл… Эбигейл снова моргнула, пытаясь отогнать все эти смутные образы прочь.  И внезапно для себя открыла, что ни в одном из ее кошмаров не было Уилла Грэма, словно она не замечала этого раньше. Вместе с этим открытием пришло и понимание того, что ее молчание как-то неестественно затянулось, а шаги замедлились.
– Я такая глупая, – она улыбнулась слишком натянуто, пытаясь сгладить неловкость. – Как только что-то идет хорошо, я тут же начинаю искать подвох. Так все на свете испортить можно, но ничего не могу с собой поделать, – она пожала плечами и ее улыбка стала более естественной. И тогда она остановилась, делая особенно глубокий вдох и на мгновение прикрывая глаза. – А воздух здесь что надо. Ради одного этого воздуха можно поселиться в такой глуши, куда даже автобусы не ходят, – она невольно вспомнила, каким испытанием было для нее узнать об этом, и как долго она потом убеждала себя, что ничего дурного с ней не случится, если она поймает попутку средь бела дня. Теперь эти ее старые волнения казались сущей ерундой.
– А еще здесь тихо, да, – добавила она, недолго думая. – В клинике тоже тихо, но там какая-то неправильная тишина. Она давит на тебя, от нее голова болит. И, как ни странно, она не дает уснуть. Хотя где это видано, чтобы тишина мешала спать…
Эбигейл едва заметно нахмурилась. Ну вот опять. Портит хороший момент неприятными мыслями. Ей следовало отучиться от этого раз и навсегда, но сейчас она могла только оборвать себя на половине предложения.
– Словом, я понимаю, почему ты выбрал этот дом. Я бы тоже его выбрала. А риелторы ничегошеньки не понимают в домах, вот что.

Эбигейл позволила себе забыться. Невеселые мысли и мрачные ассоциации были успешно отодвинуты куда-то на самые задворки разума, где они не могли ее потревожить в данный момент. В клинике вся эта темнота выползет наружу, непременно выползет,  но это уже будет потом, а пока… Пока Эбигейл было легко и спокойно в компании Уилла Грэма. Она улыбалась.
– С удовольствием займусь курицей, – кивнула она, направляясь к оставленной на столе замороженной птице, которую она уже начала готовить в своих мыслях. Готовкой в ее доме занимались родители, но она почти всегда помогала им, не считая тех случаев, когда отец был решительно настроен готовить принесенное им же мясо самостоятельно (меньше всего на свете хотелось вспоминать, что это было за мясо, поэтому мысли о нем были мгновенно отброшены прочь). Эбигейл никогда не делала на кухне ничего без подсказки отца или помощи матери, но ей казалось, что она достаточно научилась у них, и вполне способна справиться с курицей. Она даже могла вспомнить несколько рецептов, которые раньше то и дело приходилось подглядывать в огромной кулинарной книге с пожелтевшими от частого использования страницами.
– Что касается Фредди Лаундс, – Эбигейл принялась заглядывать во все шкафчики поочередно, пытаясь найти что-то, во что можно было бы выложить курицу, – то она не допекает мне. Да, она приходит едва ли не так же часто, как доктора. То и дело пытается выспросить у меня что-то, вытянуть для себя какую-то сенсацию из моих воспоминаний, – обнаружив глубокую стеклянную миску, Эбигейл осторожно повертела ее в руках, прежде чем удовлетворенно кивнуть и опустить ее на стол рядом с курицей и овощами. – Но она, в отличие от прочих представителей ее профессии, не искажает мои слова. Не пытается выставить меня в дурном свете, или написать обо мне что-то такое, чего я даже не говорила ей, – Эбигейл положила курицу в тарелку, а затем отправила тарелку в микроволновку, выставляя режим разморозки. – Она не стремится сделать из меня монстра, поэтому я не имею ничего против ее визитов. Пусть приходит. На спасибо за заботу, – она немного замялась, прежде чем продолжить говорить. – Я знаю, что она доставила тебе много неприятностей. Я читала ее статьи о тебе. Они задели тебя?
Прислушиваясь к тихому гудению микроволновки, Эбигейл сцепила пальцы в замок перед собой и ее взгляд, мимолетно скользящий по всей кухне, остановился на овощах.
– Можно запечь их вместе с курицей, а можно и сделать салат, – сказала она так, словно и не задала Уиллу вопрос только что, словно и не ждала от него ответа. – Как лучше?
И тут же снова принялась обыскивать шкафчики  в поисках прочих необходимых ей вещей и продуктов. Конечно, куда проще и быстрее было бы спросить, где находится все, что ей нужно, но Эбигейл не искала легких путей. К тому же, ей не понадобилось так уж много времени, чтобы отыскать небольшую глубокую тарелку, форму для выпекания, соль и немного специй. А заглянув в холодильник она тут же обнаружила сливочное масло и лимон, которые сразу отправились на стол. Эбигейл очень надеялась на то, что помнит все правильно, и приготовленную ей курицу можно будет есть. После ужинов у доктора Лектера она даже не была уверена в том, что умеет хоть что-то в области кулинарии – все ее достижения и навыки казались ей мелочью на уровне хлопьев с молоком.

Отредактировано Abigail Hobbs (18-08-2014 12:47:21)

Никогда не смешивай работу и личную жизнь, работа должна оставаться работой и на работе, а личную жизнь необходимо устраивать в другом месте и в другое время. Конечно же, Алана понимала это, но разум и чувства молодой женщины можно сравнить, разве что, с самой непостоянной величиной – временем. Сегодня одно, завтра другое. Конечно же, когда дело приобретало весьма странные очертания, в ход пускались пресловутые внутренние голоса, которые смешивались в какофонию эха в голове. В таких случаях доктор Блум просто не знала, что ей делать и вспоминала тонкости психологии поведения человека.
Сегодня, ближе к вечеру, вместо привычной приятной усталости, женщина почувствовала некую внутреннюю пустоту. Ее было просто необходимо заполнить чем-то, но для начала было бы неплохо понять, откуда же она взялась. После некоторых аналитических и логических построений цепочек, Алана наконец-то поняла: это вовсе не пустота. А обычная человеческая тоска, причем не по кому-нибудь, а по особому пациенту. Будучи весьма высококвалифицированным специалистом, Блум старалась держать дистанцию, а себя саму в некоторых рамках, но всё равно ловила себя на мысли о том, что Уилл был не просто её пациентом.
«Всё-таки, работу и личную жизнь нужно разделять. Желательно берлинской стеной»,  - думала она, наблюдая за тем, как стремительно мелькает серая лента асфальта под колесами автомобиля. Путь до дома Грэма был неблизкий, а значит, она в силах обуздать свои эмоции и придумать вполне объективную причину своего визита. Впрочем, решение пришло к ней практически сразу: так как в последнее время пациент испытывал некоторые заметные улучшения, терапия шла исключительно на пользу. Однако, смена обстановки кабинета врача на собственные родные стены могла вызвать не очень приятные последствия. Вспоминая литературу и жизненные примеры, Алана Блум знала, как легко могла измениться линяя поведения человека, едва переступившего порог собственного дома.
«А еще, можно было и вовсе сказать, что я пришла проведать собак, как ни крути, за ребятами нужен уход, а Уилл мог бы и вообще позабыть, что с четвероногими друзьями сегодня тоже нужно погулять. В общем, вариантов великое множество, чего я так переживаю?» И лишь от одного единственного женщина отмахивалась всеми частями тела: от правды. 
Время в транспорте пролетело незаметно, а Алана настолько была поглощена своими мыслями, что и вовсе чуть не пропустила нужную остановку. Впрочем, даже если бы она остановила машину не там, то вернулась бы обратно: бензина был полный бак. А можно было бы оставить машину подальше от дома; прогулка вполне могла бы помочь ей унять свое небольшое волнение и перестать выдумывать чудаковатые варианты её прихода в гости.
Шаг за шагом, глубокий вдох и выдох, тщетные попытки отвлечься и вот она стоит на крыльце дома, немного мнется на пороге, не решаясь нажать на кнопку звонка. Всё-таки, это всё равно будет выглядеть очень странно, не смотря на безупречную причину посещения. «Грэму будут вредить отношения, а я… Я как будто бы несознательно подталкиваю его к ним. Горе-специалист, ещё не поздно уйти обратно, хотя…»
Пока мисс Блум мысленно рассуждала, её учуяла одна из тех самых «причин» по которой она якобы пришла сюда и, громкий лай оглушил её до звона в ушах.
- Тише, тише, прошу вас! – умоляющим голосом начала, наблюдая за тем, как огромная орава виляет хвостиками, радуясь такому неожиданному гостю.
Громко выдохнув, доктор помотала головой, а затем процедила сквозь зубы, ругая саму себя:
- А теперь поздно, дорогая Алана, обратной дороги нет.
Зажав кнопку звонка до упора, и скрестив руки на груди, Блум принялась ждать ответной реакции на свои действия. Хозяин вот-вот должен был подойти.

Благо, оправдываться Эбигейл не пришлось. По крайней мере, пока еще для этого время не настало, потому что ей на выручку пришел Уилл, сходу придумавший ей хороший повод скрыться с глаз Аланы долой. Она, конечно, испытала не такое сильное облегчение, как всего минуту назад, когда звонок в дверь позволил ей покинуть кухню, но все равно почувствовала себя лучше. Меньше всего на свете ей хотелось оправдываться перед Аланой Блум, тщетно пытаясь объяснить то, что эта женщина все равно не одобрит в итоге.
– Спасибо, – совсем тихо шепнула она Уиллу, прежде чем помчаться к курице с такой скоростью, словно та сгорела бы в духовке от одной-единственной секунды промедления. Она надеялась, что Алана ее не услышала, а не то пропала ее идеальная отмазка.
Снова оказавшись на кухне, Эбигейл сообразила, что времени на приготовление салата уже нет, раз уж к ужину присоединится гостья. В том, что Алана останется, сомнений не было никаких. Так случилось, когда она застала свою пациентку у доктора Лектера, так должно было случиться и сейчас, если Эбигейл хоть что-то знала о своем психиатре. Она была только рада такому дополнению, и надеялась только на то, что ей все же не придется ничего объяснять, и они с Аланой дружно сделают вид, словно ничего не было. Словно на самом деле Эбигейл не нарушила одно из главнейших правил своей клиники только для того, чтобы удовлетворить собственные прихоти, а не из реальной необходимости и уж точно не по вопросу жизни и смерти. Но пока трудно было делать об этом выводы, потому что слышать разговор Аланы и Уилла она не могла, как бы ни старалась прислушаться к звукам их голосов, когда осторожно открывала дверцу духовки. Горячий пар ударил ей в лицо, тут же наполняя кухню еще более сильным и аппетитным запахом запеченной курицы. Без всевозможных дополнительных проверок было понятно, что духовку можно выключить, а запеченную до хрустящей корочки птицу – вытащить. Схватив первое попавшееся по руки полотенце, Эбигейл достала курицу, при одном только виде которой снова вспомнила, что ничего не ела после завтрака в клинике. Желудок, очень огорченный по этому поводу, не преминул напомнить ей об этой промашке легким спазмом.
– Курица готова! – выкрикнула Эбигейл так громко, чтобы ее уж точно услышали. И, отбросив полотенце обратно на стол, бросилась к шкафчикам, на ходу пытаясь вспомнить, где же она видела тарелки. К счастью, ей не пришлось заново проводить обыск кухни Уилла, потому что память ее не подвела, и тарелки нашлись уже со второй попытки. Отсчитав три, она закрыла дверцу и обхватила эту небольшую стопку одной рукой, а другой уже открыла выдвижной ящик, в котором хранились столовые приборы. Три вилки и три ножа, а дальше оставалось только достать стаканы и порыться в холодильнике в поисках какого-то напитка, который можно будет подать к ужину. Если ничего наподобие сока или газировки не найдется, то Эбигейл уже заранее планировала приготовить чай. Уж чай точно должен был обнаружиться, ведь иначе Уилл не стал бы предлагать его ей, когда она только заявилась к нему сегодня. Замотавшись в своей несложной подготовке, Эбигейл пожалела, что сразу объявила о готовности курицы во всеуслышание. Она вдруг поняла, что ей самой хотелось бы заняться сервировкой стола. Чтобы Уилл и Алана пришли, а все уже было готово, и им осталось бы только сесть за стол. Это было бы славно. Это было бы в точности так же, как она раньше делала дома, пока мама убирала оставленные готовкой беспорядки, а отец прятал не до конца использованные ингредиенты в холодильник или кладовую. От этой картинки, столь резко возникшей в мыслях, голова пошла кругом, и Эбигейл чуть не выпустила стакан из ослабших пальцев.