Не злите женщин, ох, не стоит. Не растрачивайте их терпение, не рушьте их надежды, их веру, не крошите на сотни крупиц их доверие. Не надо будить яростных фурий, пробуждение которых перевернет все. Злая Мэри, обиженная, рассерженная, задетая грубыми словами, сама и не заметила, как вступила на тернистый путь отомщения. Чертов Питер Паркер отвернулся от нее. Выбрал костюм и мощь, а не ее. А она взамен на это решила приблизиться к пристанищу демонов, от которого он ее и отваживал как мог. Плевать, плевать, плевать. Забыть события последних месяцев, сдуру заполнить анкету, сделать несколько пафосных фотографий и уйти в тень.
Ее приняли в ОсКорп. Вот уж сюрприз. Место, где творится черти что. Место, глава которого погубил самое дорогое, что было у Питера. Мэри стала частью этого места и только в последнюю секунду подумала о том, что совершила очередную глупость.
«Представляешь, приняли!» и пара смешных смайлов. Текстовое изображение радости и ликования, а на деле – такая тревога… Телефон Мэри решила выключить. До дома оставалось пара метров. Забыться, заняться чем-то другим, отвлечься, уснуть. И не смотреть на дом по соседству.
Разве нельзя было придумать что-то иное? Почему именно моделью в эту гнилую корпорацию? Ответ у Мэри был, но озвучивать и думать о нем ей было до ужаса страшно. Лучший друг и опасный враг Питера. Несбывшаяся интрига Мэри. Гарри Осборн. Он ее помнил? Помнил ли тот прохладный вечер в Питтсбурге, то кафе, ту крышу, где все  началось и неожиданно оборвалось?
Он ее помнил.
Это Питер? – успело только мелькнуть у нее в голове перед тем, как взмыть в воздух, потерять опору под ногами, вскрикнуть от ужаса. Выше и выше.

Она ничего не слышит, доносится только собственное бешено бьющееся в исступлении сердце. Каждый удар отбивается в ушах, а глаза только и видят, как неумолимо земля отдаляется.  Внизу красиво, внизу ярко горят огни ночного города, сливаясь в одно сплошное пламя. Внизу на нее смотрят крыши бездушных зданий. Внизу носятся по венам-дорогам машины, гудят и светятся, так далеко… Бурный ветер развивает непослушные волосы, со всей силой бьет по одежде. А Мэри Джейн может только визжать, только сейчас осознавая собственную глупость. Визжать так, как будто визг поможет ей сделать то, что людям делать не положено по происхождению - летать. Не думать ни о чем, не слышать ничего, уши закладывает от паники, хочется закрыть глаза, притвориться, что всё в порядке, что она на самом деле не в воздухе, что чьи-то чужие руки держат ее крепко и не отпускают. Дикий животный страх сжимает пальцы, заставляет хвататься за тело незнакомца – железное? Что за?..
Только бы не упасть. Не умереть. Не сгинуть. Дышать так больно и тяжело, воздух острыми лезвиями впивается в легкие, визг превращается в хрип и... ее отпускают. Крик, будто бы и не было его, тут же обрывается. Сердце продолжает бешено стучать, пульс ощущается даже в пересохшем и явно немало пострадавшем горле.

«Гарри,» - одними губами прошептала Мэри. Узнала. Ей три сотни раз описывали этот костюм, рассказывали, на что способен его хозяин. Параноик Питер всеми силами старался защитить Мэри от него. Но что теперь делать, если это она сама нарвалась? Сама захотела, теперь пожинает плоды.
Как ей реагировать? Она столько раз прокручивала встречу, представляла себе, как будет действовать. Мысленно проговаривала свое же обращение  к нему, продумывала свои действия. В голове доходило чуть ли не до рукоприкладства. А сейчас она стоит перед ним, обезоруженная, без сил, жалкая и слабая. И в мыслях у нее строятся логические параллели, связанные с другой такой же девушкой, связавшейся не с тем человеком.
Он убьет ее? Здесь? Почему он медлит? Он мог сбросить ее в любую секунду. Питера здесь не было.
Тихий ужас подкатил к горлу, заставляя трястись всем телом. Ей никогда раньше не было так страшно.
Он убьет ее?
Неужели она так быстро сдастся и отдаст себя в руки своей погибели?
- П-поговори со мной, - как же она хотела сказать это смело и уверенно, но голос предательски дрогнул.
Как она хотела не поддаваться эмоциям, быть перед ним сильной, бесстрашной.  Как тяжело ей было говорить с ним. Это было выше ее сил. Слишком рано. Она не была готова к этому разговору. Мэри чувствовала, что не в силах держать себя в руках. Она боялась, что разревется перед ним, как маленькая девочка. Боялась, что он испытает хоть какую-то жалость к ней.

Она стоит обездвиженной статуей, от земли ее отдаляют несколько сотен метров, и от этого голова стремится пойти кругом. Разум так и норовит взорваться, но Мэри хочет продержаться еще немного, дольше, дольше, дольше. Она не до конца понимает, что начало происходить с ее жизнью, ведь все начиналось так до приторности хорошо, призрачные надежды на прекрасное будущее так и теплили ее душу, а теперь… Душа  вся погрязла в страхе, перебита ударами судьбы, трещит по швам, стонет и извивается от невыносимой боли. Согласившись на дружбу, знала ли тогда наивная Мэри, что этим самым обречет себя на неминуемые страдания?
Ветер бьет ее по лицу, Мэри, задыхаясь и чувствуя противную тошноту, делает очередной выдох. Вдох. Ее грудная клетка будто исколота иголками, дышать тяжело и больно, но приходится напоминать себе, что надо еще вдыхать в себя будто полный свинцом воздух, потому что без этого, кажется, Мэри действительно забудет о нужде в кислороде. Ее разум визжит испуганной соплячкой, но она держится, мечтая стать каменной глыбой, нерушимой и неустрашимой.
Когда Питер в первый раз рассказал страшную тайну о настоящей причине смерти той самой Гвен Стейси, лик которой для Мэри продолжает быть как пример для подражания (два года крепиться и быть опорой нервотику-Питеру, подумать только!), ЭмДжей с трудом поверила. Она знала и помнила иного Гарри, доброго, учтивого, заботливого и до пробивающего тревожную дробь сердца трогательного Гарри. И Мэри по сей день отделяла его от Гоблина. Гарри не мог убить, Гоблин – мог, только это чудовище способно было на такую страшную подлость.
И даже сейчас, когда ее бесцеремонно схватили, напугали до истошных визгов и оставили на смертельно опасной высоте, Мэри не может поверить, что перед ней тот самый, кого она встретила два года назад. Мэри до слез обидно, что все так обернулось, ведь никто не хотел никому причинять боли. Этого не должно было случиться, все эти смерти и доставленные неприятности – плоды сплошных ошибок и порывов сильных эмоций. Это так неправильно!
Он называет ее по имени, и Мэри боится отозваться. Она только смотрит на него. Без осуждения, только с жалостью за то, что стряслось с Гарри не по его вине. И она испуганно вздрагивает, когда замечает, как он приземляется и опускается к ней. Мэри вся сжимается, не подозревая, что последует за этими движениями – Гарри замахнется?..
Его слова о страхе затрагивают Мэри по самому больному. Она до сих пор не понимает смысл вражды между бывшими друзьями. Между ними и не пахло каким-либо прощением, одна лишь злоба, рожденная под напором досаждающей болью тяжелых воспоминаний. Мэри может только наблюдать. Говорить, что ей жаль, но не вмешиваться – ее и не допустят к разборкам. Боятся.
Страх Гарри понятен. Ведь и Мэри боялась все это время с ним столкнуться. Сначала она так злилась на него из-за той глупой потери, а после просто решила отпустить. Но лицо Гарри стало все больше и больше мелькать на экранах, тот вечер не раз всплывал у нее в голове, Мэри столько времени потратила на раздумывания, стоит ли ей наведаться к нему. Поговорить. Вспомнить былое. В конце концов, она отпустила, забыла, решила, что прошедшее стоит оставлять в прошлом. И теперь, когда сердце Мэри занято, она просто из любопытства задавалась одним и тем же вопросом – а что, если..?
Мэри кажется, она слышит, как секундная стрелка движется по кругу. Часы тикают.
- О-отпусти, Гарри, - дрожащим голосом шепчет Мэри, понимая, как ужасно звучат ее слова. – Отпусти эту боль, - почему сейчас на ум пришла мама? Мэри не помнит ее голоса и улыбки, но именно сейчас ей так отчаянно хочется прильнуть к настолько близкому родному человеку, с которым всегда можно было верить, что тебя защитят от любых напастей. Почему, когда ее жизнь висит на волоске, Мэри так хочется броситься в объятия матери? – Когда это прекратится? – на выдохе вопрошает Мэри, чувствуя, как тот шок, заставивший ее на несколько мгновений воспринимать происходящее спокойно, отходит. – Хватит…
Она же боится. До истерии боится. Мысли обрываются на полуслове, не смотреть под ноги, не переживать, что она может в любой момент соскользнуть и упасть, не трепыхаться панически вокруг одной только мысли о Питере, это все было так невозможно. Тяжелый ком Мэри сглатывает, откровенно всхлипывая от леденящего ужаса.
А после – тишину прерывает громким до оглушения боем часов. Мэри от этого резко бросает в дрожь, перед глазами у нее мелькают картины: небоскребы Нью-Йорка, небоскребы, небоскребы, часовня, а поодаль виднеется электростанция ОсКорпа. Она же все видела, но из-за воплей совсем все забыла, а сейчас чертовски не вовремя ей становится предельно ясно, куда Гарри ее занес.
Мэри не выдерживает, ее лицо искажается, вся боль высвобождается в одном стоне горечи. Ладонью ей хочется прикрыть рот, она боком поворачивается к стене, чтобы не сталкиваться взглядом с Гарри, но шпилька туфли предает ее. Осознание происходящего стучит в голову моментально, и тут же по телу пробегается дрожь. Апатия отступает, уступая место тошнотворной панике, к горлу подкатывает комок, сердце бешено начинает колотиться о ребра, все тело прошибает холодным потом. Мэри резко вскрикивает, поскальзываясь и в диком приступе паники хватаясь мертвой хваткой за руку Гарри, рывком встает, поднимает успевший стать зареванным взгляд на юношу и на истеричных нотах проговаривает то, что с потрохами выдает всю ее панику:
- ПОЧЕМУ?!!! ПОЧЕМУ СЮДА?!!!
Обезумела, она обезумела. Кажется, от шока она ослепла, уши заложило, а сознание позорно капитулировало в глубины черепной коробки, не желая и дальше испытывать потрясения за потрясениями, оставило тело на произвол инстинктов - защитная реакция, как же. Она лихорадочно пошатнулась и, морщась, оперлась о стену рукой.
- МАЛО ВАМ ОДНОЙ ГИБЕЛИ?! – рыча от негодования, Мэри злится на обоих умников.
Дерутся-то они, а мрут, почему-то, другие!