У каждого свое представление о культуре, отдыхе и достойном времяпровождении. Кто-то ходит по выходным в театр, кто-то отдыхает всей семьей на природе, а Аллен каждую неделю торжественно маршировал в сторону ближайшего и самого захудалого бара. Его особый ритуал, крестовый поход в поисках священного Грааля, дарующего жизнь и силы дотянуть до следующей экспедиции. Алл одевал свою лучшую (читайте, что самую чистую) рубашку, в ванной долго оттирал теплой водичкой все сомнительные и не очень пятна на брюках, даже носки парные отыскивал, вот как серьезно готовился.
Утром посетителей в баре мало, большая часть из них изъявила желание провести здесь прошлую ночь, на что владелец заведения изъявил свое молчаливое согласие, только бы убираться не мешали и платили чаевые, хотя бы малюсенькие-малипусенькие. Гинзберг же врывался в это сонное царство в полдень, пропуская в помещение заодно порцию свежайшего воздуха с улицы да немного света, от которого все присутствующие, в том числе и обычно молчаливый персонал, с ворчанием прятались под столами, стульями и барными стойками. Картина маслом, в общем, глаз за линзами очков радует, дух в груди оживляет, по венкам возбуждением течет себе. Под мышкой парень держал свою потрепанную тетрадочку, а в ней прятал ручку, синюю шариковую, в лучшие дни даже в количестве двух штук. Люди вокруг недружелюбно косились, бормоча что-то себе под носом или как-то неприятно хмыкали, и только надрывающийся по радио Франк Синатра был рад жизни, всем вокруг и даже триклятому Нью-Йорку. Может, его город мечты и был хорош, но, видимо, прятался он где-то совсем в другом месте и обычным смертным являться не спешил. Грустно, обидно, но ничего не попишешь, именно пописать-то он сюда и пришел, вот только не о несправедливости и всех невзгодах, что поджидают каждого беспечного за каждым первым углом, но героиня его новой истории была птица совсем иного полета. Откровенно говоря, Аллен еще сам до конца не знал, кого же он хочет рассказать, было ли это существо человеком, человеком самым настоящим, из плоти и крови, или чем-то эфемерным, потусторонним, не имеющим ни лица, ни отведенного короткого срока жизни. Он верил, что осознание к нему еще придет, совсем скоро, надо только не торопиться, пробираться себе мирно к излюбленному уголку жалкого питейного заведения, время от времени случайно наступая кому-то на ногу, тут же извиняясь и отдавливая вторую, а там, глядишь, ответы сами тебя найдут. Рубашка-то на красавце самая чистая, только две недели назад стиранная. В раковине, зато всемогущей теплой водичкой.
Гинз никогда не заказывал много выпивки. Во-первых, денег у него много не водилось, во-вторых пробираться к его столику было не слишком удобно (у официанта нога тяжелая, ручищи большие, может и вовсе оттяпать кому-нибудь что-нибудь), ну а в-третьих он и не за этим сюда пришел. Какой же дурак ходит в бар, чтобы выпить? В бар ходят развеяться, расслабиться, ну и подраться иногда. Аллен ходил в бар, чтобы жить. За его стенами получалось у него это из рук вон плохо, редко и не до конца. А тут всё способствовало этому: тут и спертым воздухом дышалось легче, и вид окружающий глаз радовал: на стенах всякие-разные картины-фотографии висели, иногда какие-то иные предметы интерьера, то ли забытые кем-то из посетителей, то ли дизайнер какой новомодный барахла своего с чердака притащил. А самым главным были, конечно, люди. У каждого своя история, свое прошлое, настоящее и, следовательно, будущее. Разумеется, писатель не заговаривал с каждым присутствующим, откровенно говоря, он и не пытался знакомств тут заводить, но что-то свое в этой ауре разрозненной толпы было. Фоном она была потрясающим, прятаться и писать здесь было изумительно хорошо. Еще и дрянь свою курить давали – ну чем не сказка?
Окутанный пеленой сигаретного дыма, молодой человек оглядывался по сторонам, словно потерял кого-то важного, значимого, но время шло, нужная фигура продолжала скрываться, а хмурые складки в области переносицы становились всё глубже. Нет, так дело не пойдет. А если совсем не найду? Как же тогда? Ведь нельзя же совсем, чтобы… Ведь эдак можно и запороть всё. Нет, обязательно надо найти.
И ведь нашел! Вот же он, ну просто идеальный кандидат! Сидит себе за барной стойкой, в ус не дует, что именно ее-то он и обыскался. Одним махом пригубив содержимое своего стакана, Аллен сгреб со стола всё, что успел на него вывалить (потрепанную тетрадь – одна штука, да синюю ручку, шариковую – две штуки) и, зажав сигарету в зубах, двинулся по направлению к своей новоиспеченной жертве, словно намеренно наступая на те же ноги, что так любезно отметил своим вниманием пару часов назад. Никакой вредности, нервничал просто. Как же не нервничать, если то самое нечто само к нему пожаловало! Приводить себя в порядок, хоть бы и одной рукой, было бессмысленно, да и подозрительно, поэтому подсел поэт к своей избраннице как был – лохматый, с сигаретой в зубах. Зато на брюках ни пятнышка.
Начать знакомство можно было как угодно. Сказать какую-то старую как мир фразочку, обворожительно (но не слишком, а то еще подумает что-то не то) улыбнуться и туманно, но многообещающе описать причины своей заинтересованности. Но это было как-то слишком. Слишком долго, слишком предсказуемо, слишком адекватно, в конце концов. Не стиль Аллена Гинзберга, другими словами. Наши в гору не идут, наши вообще на равнинах живут, что вы, какие горы.
- Знаешь анекдот, про рыжую девушку и еврея, который однажды вечером зашли в бар? – Аллен пытается смотреть на объект своего внимания пытливо, пытается вообще смотреть на него, но сфокусироваться никак не удается, поэтому он запрокидывает голову и неторопливо затягивается, стараясь придать своему лицу как можно более философское выражение. Просто чтобы его сразу не отпихивали. – Что, нет? Я вот тоже не знаю.

Как бы глупо это не звучало, но сейчас Аллен в первую очередь чувствовал себя охотником. Замаскироваться под окружающую среду, благо та не спрашивая затягивала всех и каждого в свои ловкие сети, затаиться – не станут же сейчас его сумасшедшие поклонники выпрыгивать из всех углов с просьбой расписаться на голом торсе, а то и пониже – и ждать. Ждать того самого, почти волшебного момента, когда можно будет выйти из тени, плавно и несколько небрежно (в его фантазиях всё выглядело именно так) приблизиться к выбранной жертве (он уже заранее сочувствовал этой рыжей незнакомке), сверкнуть зубами – не зря же он сегодня их даже по такому случаю почистил – и утащить с собой в темное и непроходимое царство, выбраться из которого, разумеется, можно, только забыть вряд ли получится. Прогулки за гранью допустимого редко забываются на совсем, ведь ничто так не раскрывает истинный потенциал человека.
Аллу нравилась его новая жертва, хотя он знал о ее существовании только несколько минут, она уже была ему чертовски по душе. Романтизм для неудачников, но парень искренне верил своему шестому чувству, ведь оно обманывало его редко, если вернее не будет, что совсем не обманывало. Рыжие волосы, красное вино, нечитаемое выражение лица – да уж, наблюдательности ему было не занимать. Он вполне допускал мысль, что дело скорее было в нем самом и его нынешнем и перманентном состоянии, вот только сколько скуки и плесени скрывалось за глупыми в своей логике размышлениями. Выпустив струю сомнительного дыма, огнедышащий кудрявый дракон задумчиво улыбнулся в сторону собеседницы, глядя исключительно ей в глаза. Ее красота его нисколько не интересовала, плавные изгибы тела не пленяли взгляд, легкий аромат духов не перебивал собственный ореол перегара. Но в этот день, в это самое мгновение никто вокруг, никто другой не мог дать ему тех же ощущений – своим пророческим третьим глазом, сокрытым в лохматой шевелюре, он видел это. Берроуз бы понял его позыв, Гинзберг свято верил в это. Весь сброд псевдо-элиты поддержал бы его бессмысленный порыв, не было никаких сомнений.
- Но звучит, как начало интересной истории, правда?
Писатель довольно, словно кот, открывший целый тайник сметаны, усмехнулся и даже вроде как подмигнул. Будь он постарше, поумнее и потрезвее, конечно это можно было зачесть за самый жалкий флирт на свете. Но заигрывать с девушками он не любил, хотя бы потому что уже заранее был обречен на поражение.
- Ты чертовски права, звучит многообещающе, – докурив косяк, молодой человек одним изящным движением отправил его в свой пустой стакан, за что тут же словил недовольный взгляд бармена, совсем неподалеку делающего вид, что он занят работой. – Есть много историй, которых не видывал этот свет, а начинались они все, – Аллен обвел рукой весь зал, но в конце приложил указательный палец к своему виску, - вот здесь.
- И да, я скрашу сегодня твой вечер, отвлекая от ужасных мыслей, что привели сюда, но в культурных рамках.
- В культурных рамках? – Гинзберг на какое-то мгновение даже опешил. Он уж и сам не знал, где заканчивалось его позерство и начиналась полнейшая хмельная импровизация, однако это ему даже нравилось. Порой без сценария дышится даже легче. – Боюсь, что со мной культурно не получится.
- Таша. Неудачный день, паршивое начальство.
Задор окончательно выветрился из головы поэта, однако даже он сам не мог сказать, надолго ли такие перемены. В нем было столько ветреного, ненадежного, зыбкого, что закономерности рассыпались в прах, стоило им только попытаться приблизиться к нему. Он задумчиво склонил голову на бок, внимательно и вроде бы даже как-то более осознанно глядя на свою собеседницу.
- Приятно познакомиться, Таша, – это имя не было американским, но в речи девушки звучало так мелодично и правильно, что у Гинзберга не осталось никаких сомнений – у них куда больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Эта мысль была теплом. Его личным, сакральным, сокровенным. – Меня зовут Аллен, и у меня всего один день и никакого начальства. И несмотря на то, что видимых проблем у меня нет, я всё же здесь. Разве это не наводит на размышления?

Пока на первом плане все было относительно спокойно и во всех смыслах мирно, фон вдруг неожиданно ожил, всеми силами пытаясь скрасить эту, как ему показалось, затянувшуюся паузу. В самом деле, ведь это же «Лучшие дни», бар, судя по частоте появления здесь полиции, являющийся вторым неофициальным участком правоохранительных органов, вот только толку от этого немного. Зато блюстителям порядка кружка пива за счет заведения и нет, джентльмены, мы знаем, что можем спать спокойно, когда в городе наша доблестная полиция, и нет, эти товарищи просто дискутируют довольно культурно, а это на полу не зубы выбитые, а сахар вообще, для чая с бергамотом.
Бедолага, выбывший из состязания по уничтожению содержимого бара, а заодно и содержимого своего видавшего виды кошелька, располагавшийся прежде за ближним столиком, а теперь и вовсе оказавшийся под ним, вызвал на губах Аллена только сочувствующую улыбку. Он не злорадствовал, вовсе нет, просто, покачиваясь на своем стуле, было так странно и одновременно любопытно смотреть на подобное событие со стороны, а не быть непосредственным героем маленькой прозаичной трагедии падения человеческого достоинства. Сколько раз его самого, особенно теплыми летними вечерами, а то и под утро, когда певчие птички распушат свои хвосты и только разогреваются перед полуденным концертом, выволакивали на улицу и оставляли у порога, невменяемого, как никогда более слабого и в тоже время такого свободного. Красота, романтика и всё в таком духе. По сути, это заведение было неплохой проекцией жизни. У кого еще есть силы и возможности держаться на плаву, тому нет дела до выброшенных за борт, лишь бы самим не угодить в ту же клоаку, а то выйдет неловко. Кто-то еще пытался что-то из себя строить, кто-то даже выглядел неплохо, вот как, например, Таша, его новая огненная незнакомка. Интересно, а сколько огня она хранила в себе на самом деле? Не то чтобы Гинзберг был ярым пироманом, только спички везде с собой таскал.
- Думаю, зачастую в этих местах зарождаются криминальные истории с последующим хоррором и экшеном.
- Куда чаще завсегдатаи отделываются бытовой драмой и затянутым на многие года сюжетом. За хоррором надо лететь в Уайтчепел.
К большому сожалению, Гинз и сам начинал в это верить. За все те дни, проведенные в этой забегаловке, убитые и захороненные под толстым слоем пыли, он едва ли стал свидетелем чему-то по-настоящему захватывающему. Впрочем, даже как начинающий писатель и неисправимый романтик, парень понимал, что истории сами собой зарождаются крайне редко. Им необходима яркая искра, какой-то посыл, так называемый импульс, если вам так будет угоднее. Однако и в одиночку приключений много не сыщешь, хотя бы потому, что это не так уж интересно. Для его новой попытки истребить чистые листы тетради необходимо с одной стороны заинтересованное лицо, которое в тоже время не будет подозревать о происходящем или, по крайней мере, не до конца догадываться. Новая знакомая казалась смышленой, хотя выбор мест для времяпровождения явно не был ее коньком, а, впрочем, мир познается в сравнении, и без такой замечательной уютной обстановки загаженного всеми мыслимыми и немыслимыми дизайнерами-накопителями-всякого-барахла, какая творится только в «Лучших днях», человеку никогда не понять всей излишней вычурности и пошлой вульгарности любого дорогого ресторана. Что ж, если не выгорит мечта с писательством, всегда можно податься в менеджеры и рекламосотворители, авось и питаться регулярно начнем.
- Но здесь отдохнуть спокойно можно. Никто тебя не знает, и никому до тебя нет дела. Ты такой же, как и все, такой же…проблемный. И это радует. Иногда требуется одиночество или..вот такая обычная компания, как у нас. Но экшен я не хочу. Разве девушке нужны проблемы на пятую точку? И так получила нагоняй от Осборна-младшего. Ну, забыла я об этих бумагах, забыла! Зачем сразу премии лишать, а? И в выходной посылать на работу…ох
- Осборн-младший, говоришь?.. – знакомая фамилия заставила в некотором роде даже встрепенуться. Собеседница явно не давала проваливаться в глубокие раздумья, только Алл еще не мог понять, хорошо это или полезно. – Какой он, однако ж, тиран… – с тихой полуулыбкой протянул юноша, совершенно не задаваясь вопросом, каким образом стоит понимать его реакцию. На самом деле, понимал он из услышанного абсолютно всё. Вся хитрость заключалась в том, что слышал он в лучшем случае только половину. В голову просачивались отдельные слова и словосочетания, вроде «компании», «пятой точки», того же «Осборна-младшего»… Фрейд ликует и попыхивает свой сигарой, как говорится.
- Ты прости…накипело просто…мне нужен отдых. Отличный отдых. И расслабится. В конечном счете, мир ужасен и все мы в жопе. Так что нужно хоть когда-то отдыхать.
И тут вдруг эту девушку становится невыносимо жаль. Не столько из-за ее душераздирающей истории, сколько из-за одного ее тона, вида, вселенского терпения к его компании, в конце концов.«Да-да, тебе нужен отдых… И я, как подобает почти-джентльмену, почти-мужчине помогу тебе в этом.
- Итак, Аллен, ручка, тетрадь. Поэт? Писатель? Интересно. А вообще, я даже не знаю, что и говорить.
О, она была умна. Умна и очень наблюдательна. Льстила, конечно, беспощадно, хотя скорее всего сама того не ведая, но сегодня это, кажется, было даже на руку. Сегодня Аллен не был без двух долларов нищим, студентом, какого еще не видывал ни один университет, человеком, уверенно и совершенно героически разлагавшимся в остатках личины прошлого, но именно поэтом, писателем и полным раздолбаем. За это действительно стоило выпить.
- Аллен, будешь что-то? Как не угостить нового знакомого?
- Нет-нет, Таша, так дело не пойдет, – протестующе покачал головой молодой человек, едва не опрокинувшись с высокого барного стула. – С этим плутом надо осторожно, – заговорщеским и до нелепого громким шепотом продолжил Аллен, за что тут же схлопотал уничтожающий взгляд крепыша за стойкой. – Позволь мне угостить тебя, так будет безопаснее и справедливее, – в чем именно заключается справедливость, он уточнять не стал, вместо этого проворно выудив из внутреннего кармана новейшей рубашки небольшую флягу. Размеры ее, конечно, и могли смущать, но ровно до тех пор, пока не будет сделан глоток содержимого, которое полностью компенсирует любые сомнения. Стоит только решиться.