Если это - не очередная проверка, то что это такое? Наверняка случилось что-то необычное, если его максимально вежливо вывели из бокса, оторвав от утреннего бесцельного созерцания пейзажа за зарешеченным окном. Его всегда смущало это обстоятельство: неужели кто-то действительно думает, что он способен сбежать сквозь это крохотное оконце? Даже если вырвет раму, растянет прутья или просто вынесет плечом все крепления вместе с куском стены. Он понимал, что среди таких, как он, немало изворотливых и хитрых «вариантов» - так называли врачи своих подопечных, некоторые из них были худы настолько, что Эдди поражался, как их на прогулке не сносит порывистый горный ветер. Наверняка это было бы забавное зрелище. А, может, и нет. Он не мог с уверенностью сказать, что его веселило, а к чему он оставался равнодушным, ссылаясь на то, что это - жизнь, а в жизни и не такое случается. Но сейчас, сидя закованным в приваренные к столу кандалы, он чувствовал нагло граничащее со страхом волнение. Его не стали бы притаскивать просто так. Он не сделал ничего дурного ни сегодня, ни вчера, ни неделю назад. Последний раз, когда он попытался закатить скандал, группа хорошо вооружённых мордоворотов в количестве двенадцати человек отнюдь не мягко указало ему на его законное место. Некоторые из синяков и ссадин ещё не успели сойти, и он бы только любопытства ради проверил их болезненность, если бы мог пошевелить руками. Всё-таки ему не давала покоя мысль о том, что он повёл себя как-то неправильно, неприемлемо для этого места. Здесь полагалось быть тихим, покладистым, внимательно слушать и выполнять все инструкции, что давали врачи или охрана. Стараться не глядеть им в глаза – почему-то некоторых зрительный контакт заставлял сильно нервничать, для Эдди же это было чем-то вроде знака доверия. Он почти никогда не заглядывал в лицо тем, с кем вёл беседу. Предпочитал смотреть вниз, себе под ноги или разглядывать ободранные ладони. В общем-то, у него не так часто выпадал случай поговорить с кем-то с глазу на глаз. Может, именно поэтому его так пугала совершенно пустая комната, посередине которой стоял стол с двумя стульями, один из которых занимал сам Глускин, а второй предназначался для кого-то ещё. Он покосился на своё отражение в зеркале, занимающим почти всю стену. Оттуда, из глубин отражающего окна, на него смотрел сонный, но настороженный «вариант», мутнеющий то ли от расстояния между зеркалом и сидящим, то ли от качества стекла. Поизучав немного то, как неприметно он выглядит, Эдди снова уставился в столешницу, начиная понимать, что долго так не протянет. Ему не нравилось ждать. Сильнее только раздражал факт, что он не знал, чего именно ему стоит дождаться. Никто не проронил ни слова – разве это честно с их стороны? И это они-то зовут его обманщиком и каждый раз, когда он заявляет, что слышит их чёртово изобретение, что он может говорить с ним на одном языке, и оно даже подчиняется его просьбам, они смотрят на него с плохо скрываемым гадким снисхождением. Он даже смирился – давно смирился – с тем, что все вокруг считают его сумасшедшим. Свыкнуться с подобным клеймом куда проще, чем доказать обратное, а что может быть хуже, чем кричащий о своей правоте шизофреник? Эдди мог бы перестать говорить о том, что ему доступно. Мог бы сделать вид, что он действительно лжёт. Но будучи жертвой обмана, разве можно взрастить в себе что-то ещё, кроме искренности? Ложь для него была столь же противоестественна, как и поедание себе подобных, к примеру. Каждый ребёнок знает, что есть человека – плохо. Врать тоже очень плохо, но взрослые считают, что можно забыть о том, чему их учили в детстве. Может быть, некоторые из них забывают и про другие вещи. Быть честным, наверное, быть ненормальным. Теперь это правильно.
Звук отворяемой двери заставил его  слегка распрямиться и внимательно поглядеть на входящего. За такими толстыми стенами вряд ли бы у него был шанс услышать хоть что-то из того, что творилось за ними. В противном случае он бы различил голоса, звуки шагов, простой человеческий шум, предвещающий скорое появление  в помещении. Здесь в почти звенящей тишине, нарушаемой лишь собственным напряжённым дыханием, он чувствовал себя навсегда отрезанным от мира. Оставленным один на один со своим отражением. Может, это и была чья-то задумка? Поставить его лицом к лицу с собственными демонами. Что бы он разглядел в себе? Ничего. Он такой же, как и все остальные, просто очередной ненормальный. Пронумерованный «вариант». Смирись – и жизнь станет легче.
- Привет, здоровяк, - Эдди всё-таки смог заставить себя посмотреть на вошедшего. Ему пришлось даже пару раз моргнуть, так как он ожидал очередного закутанного в халат врача и готов был наскоро прочесть его имя с бэйджа, чтобы поприветствовать по фамилии, как и полагается воспитанному человеку. Он ожидал также и лаборанта, и охранника, и надсмотрщика… но не одетого в строгий костюм мужчину, которому явно было здесь не место. Он просто не вписывался в общий больничный порядок вещей, выпадал из него, как лишнее звено в цепи. Он был кем-то из тех, что приходят «снаружи» - места, куда путь для Эдди заказан. Собравшись с духом и кое-как смирившись с тем, что подобные вещи также случаются, он слабо покивал в ответ на приветствие.
- Наверное, не с этого стоит начинать, да? Но всё же, зачем я здесь? Я не сделал ничего плохого.
Плохо, Эдди, плохо. С ходу портить о себе впечатление. Что, если это – его шанс? Его выслушают? О, вряд ли. Но тогда чего ради здесь находится этот человек в костюме? Очень сложно проследить причинно-следственную связь. Ему сложно. Столько времени он прививал к себе мысль о том, что он никчёмное и безликое создание среди толпы таких же серых, невзрачных. У него не будет нормальной жизни, потому что однажды он сделал очень плохую вещь. Очень плохую. Ему ни в коем случае не стоило так поступать. Ему нужно было смириться с тем, что взрослые – обманщики и лицемеры. И однажды он тоже станет таким. Но как поступать, если внутри всё так и ноет от одной лишь мысли о том, что всё это – неправильно? Что он тоже человек. Что его обманули. Его загнали сюда, как на охоте загоняют зверя в ловушку. Но он не зверь – он думает, чувствует, стремится к чему-то. Он человек.
- Я не знаю вашего имени, - внезапно накатившая обида заставила его скривить губы в издевательской усмешке в ответ на оскал. – Будет здорово, если вы представитесь. Меня зовут Эдди. Так все меня здесь зовут.
- А как здесь зовут вас?
Как-то раз краем уха он слышал, что говорили врачи. Он пытается защищаться, потому что устал бороться в открытую. Нападает первым, зная, что наверняка в этой схватке выйдет побеждённым, но с его инстинктом справиться достаточно трудно. Электрошокеры, транквилизаторы, гипноз, угрозы – вот то оружие, которое наверняка поможет им в борьбе против Глускина. Но самым страшным и самым смертельным средством против него является равнодушие. И он не хочет, чтобы хоть кто-то думал, что с ним так просто совладать. Прежде чем подчинить себе Глускина, кому-то придётся очень сильно постараться. А пока он настроен довольно миролюбиво – кто знает, может он действительно зря горячится.