Было темно. Свеча, что одиноко стояла на столе гостиной, почти догорела, и маленький огонёк подрагивал от каждого дуновения. Хотя в комнате было душно - Констанция закрыла все окна, опасаясь, что её мужу станет ещё хуже. Вольфганг же был уверен, что глоток свежего воздуха придаст ему сил, а остальное ему было не нужно. Уже не нужно. Поэтому-то он и кинулся вначале не к столу, как обычно, а к окну, чтобы открыть его, и пусть шальной ветер сорвёт все листы и закружит их в своём безумном танце, сейчас это уже неважно. Констанция всё соберёт, она сохранит, она сможет...
Тонкие пальцы напряглись, силясь открыть окно, но, ослабев окончательно, лишь мазнули по стеклу, оставляя на нём следы. Какое грязное...у Станци совсем не было времени убираться в квартире, она ухаживала за своим мужем, надеясь, что тот пойдёт на поправку. Но ему уже ничто не поможет. У него осталось только одно дело в этом мире, и его он должен завершить, а потом уйти, не ропща.
Свеча - да что там свеча, небольшой огарок - освещала стол и нотные листы. Денег у них не было даже на свечи, это значит, когда свеча догорит, он не сможет писать. Безлунная ночь словно издевалась над композитором. Ему нужно дописать свой реквием. Lacrimosa... Слабые пальцы держали перо, время от времени оно обмакивалось в полупустую чернильницу и продолжало выводить ноты, подписывать и делать переходы...Музыка звучала у него в ушах, как и всегда, хор подхватывал ноты и уносил Вольфганга дальше, чем следовало. Он терял сознание прямо за столом, а потом, очнувшись, продолжал водить пером по листу, иногда не замечая даже, что чернила не пишут. Музыка, музыка...он должен дописать свой Реквием, он пишет его для себя, и эта музыка...убивает его. Едва он закончит последнюю ноту, как Смерть заберёт его. Но это ничего...ничего. Чёрный человек пока не стучится в дверь, а значит, пока можно спокойно писать и дышать. Перед смертью не надышишься? У Вольфганга было тяжёлое лихорадочное дыхание, иногда он заходился в кашле, но ненадолго, и всё писал, писал... для него не существовало ничего, кроме этой музыки, она убаюкивала его, совсем как в детстве, укачивала на своих волнах, вот только волны эти были окрашены красным, и Моцарт знал, что это его кровь и его боль. "Мои слёзы". А как же иначе?
Нужно закончить реквием...
А главное - не разбудить Станци. Бедняжка совсем умаялась с ним, и ей необходим был покой. Амадей никак не мог объяснить своей жене, что уход не нужен и всё предрешено, что Бог заберёт его, и она тратила все силы, чтобы хоть как-то умерить его страдания. Констанция похудела и осунулась, под глазами были тёмные круги, и если поставить их рядом, сложно понять, кто из них действительно болен. Вольфганг пожалел даже, что у него нет денег, и что Ван Свиттен не даст ему взаймы - он бы отправил Станци в Баден на лечебные ванны. Хотя кто будет давать долг человеку на смертном одре? Ясно ведь, что Моцарт долго не протянет. И Амадей сам это знал.
А где-то там, за безнадёжно закрытым окном, люди веселились, посмотрев его оперу. "Волшебная флейта" имела оглушительный успех, Вольфганг знал об этом, но ему не досталось больше ни гульдена, и вот он, гениальный композитор, чьи произведения всегда так нравились двору и свету, кого знают во всей Европе, умирает нищим, в какой-то каморке, неспособный оставить своим жене и детям ничего, кроме трёх последних симфоний в шкафу. Он ведь так и не услышит их исполнения... Но всё пустое. Нужно закончить Реквием.
Огонь свечи колышется, напоминая Вольфгангу о времени, которое ему отпущено. Нет, он закончит, закончит! Ноты, крутятся в голове, собираются, хор, переход, ещё... Но откуда ветер? Моцарт оборачивается, окидывая полубезумными глазами пустую комнату. Здесь кто-то есть, и это не его Чёрный человек.
- Кто здесь? - голос его звучит хрипло и слабо. Ему никогда не нравился свой голос, а сейчас, обезображенный болезнью, он и вовсе казался ужасным. Надтреснутый и страшный. - Станци, это ты?
Что-то подсказывало ему, что это не Констанция. Конечно, нет, он сразу подбежала бы к нему, отдирая от стола и пытаясь вернуть в постель - из всего, что бормотал Вольфганг, она верила только в то, что Реквием убивает его. Амадей знал, что она не хочет, чтобы он заканчивал Реквием. Но так ведь нужно, милая, прости.
Взгляд композитора задержался на окне. По-прежнему закрыто, а воздух чистый и свежий, им так легко дышать, что Моцарт чувствует себя намного лучше. Но откуда? Комната совершенно пуста. Он поднимается со стула и подходит к окну.
- Это ты? - со слабой надеждой в голосе произносит он. - Фея?
Его личное чудо, пронесённое сквозь года, чудо, о котором он не обмолвился ни словом никому. Радужная Фея, что посетила его когда-то, существующая в мире сказок и легенд, как ему не хватало её! Если это и правда она, значит у него ещё есть время. А это...как отпущение всех грехов, правда? Уйти в иной мир с чистой душой, едва закончит Реквием, об этом и мечтал Вольфганг.